вые два десятилетия своей жизни, то с горечью убеждался, что у него не
все получается. Не получалось вспомнить именно подробно, все сразу, в
последовательности и в деталях, отдельные же события из памяти иногда
выплывали, разрывая ее своими открытыми краями - чем больнее и неприят-
нее было само событие, тем, как ни странно, приятнее было о нем вспоми-
нать. Например, как его избивали трое ребят во дворе гимназии - это уни-
зительное и самое яркое из унизительных происшествий было любимым в его
серой колоде ученических воспоминаний.
Больнее всех бил Розенблюм, Арон Розенблюм. Как всегда. Чего от него
еще ожидать? Враг номер один. Все малолетние мерзавцы квартала считали
за честь избить малолетнего белокурого Отто. Его сюртук в грязи - лучшее
развлечение. А Арон придумал плеваться. Надо же придумать! Это пытка:
Отто Розенберг сидит перед учителем, а мерзавец притаился сзади, и когда
грузная фигура у географической карты поворачивается лицом к океанам и
континентам, сразу начинаешь бояться за свою спину. Негодяй может не
плюнуть ни разу, но это ничего не меняет, поскольку пытка в самой ожида-
нии подлости. А если обернешься, тебя унизят с учительской стороны. Дит-
рих Юнген любил, чтобы дети сидели смирно.
Зато теперь есть что вспомнить. Но неужели нечего, кроме кучерявого
мучителя и его друзей, друг врага - мой враг? Неужели? Ведь не учебу.
Маленький и повзрослевший Отто учился хорошо, давя тошноту. Латынь,
умерший еще до его рождения язык. География. Плевки. Абсурд: на уроке
закона Божьего они слушали про шесть дней, а спустя час на естествозна-
нии им рассказали теорию обезьян. Если это смешно, то он не смеялся,
быть может, единственный, кто видел страшную несуразность. Как и
единственный, кто ходил в этой гимназии оплеванный. Даже собаки лаяли на
него более злобно, чем на заурядных учеников, даже погода недолюбливала
его.
Однажды он хотел убить Розенблюма, это было всерьез. С огромным бу-
лыжником он несколько осенних вечеров стоял перед его домом, упорный и
без усталости. Было темно, и он мог успеть убежать неузнанным, когда
прохожие услышат крик. Отто десять тысяч раз воображал себе этот послед-
ний крик - теплая мысль в холоде нескольких лет. Арон так и не вышел,
зачем ему выходить из теплого дома в сырость и в дождь? Простуженный От-
то имел время подумать об этом в своей постели. Болел неделю. Когда вер-
нулся к жизни и поднялся на порог лучшей школы города, Арон Розенблюм
сказал приятелям, тыча пальцем в его несуразную, тощую фигурку: "А я ду-
мал, что этот хилый господин уже сдох".
К тринадцати годам Отто разучился плакать, полгода проспав на мокрой
подушке. Плакать лучше ночами, а днем опаснее. Но он был единственным в
семье, кто спустя три года не рыдал в день смерти матери. Пригодилось
потом. Он холодными глазами смотрел на то, как с человеческих тел снима-
ют кожу, слабо надеясь на то, что тридцать лет назад школьные товарищи
не станут избивать его линейками после уроков. Они ведь могут, если
вместо Бога поклоняются Розенблюму, а тот презирает слабых.
Сначала он тоже перестал любить слабых, уже в университете. Его тоже
не любили. Особенно девушки. Но плевать. Он тогда впервые убил молодого
человека на дуэли. Не Арона, тот был потерян лет пять назад. Смеяться
перестали. Уважали? Он в этом сомневался. Но тоже плевать.
А в двадцать втором он впервые узнал, что из космоса на Землю снизо-
шел мессия: он говорил об избавлении мира от подлой расы отравивших ко-
лодцы. Немного спустя Отто прочитал знаменитую книгу однофамильца и по-
нял, что на этот раз Розенблюм не уйдет, не отсидится в теплых стенах,
пока маленький продрогший мальчик дожидается его с булыжником в правой
руке. Ему некуда будет уйти, ведь к ногам победителей ляжет весь мир. Но
сначала рай будет восстановлен здесь. Германия без отравителей казалась
прекрасной страной, кусочком раннего детства, о котором он ничего не
помнил, но твердо знал, что когда-то оно было и у него.
Спустя больше десятка лет, пропитанных потом и борьбой, рейхсфюрер СС
сделал ему личное предложение. Это была работа, для которой сгодится
лишь тот, в чью грудь Один вложил безжалостное сердце. Раса. Он понял. И
Отто Розенберг в тот день поблагодарил Генриха за оказанное ему доверие.
Он всегда всматривался в лица приговоренных, и не зря - похожих было
много. Он успокаивался. Говорили, что Розенберг был самым спокойным и
методичным, как вверенный ему механизм.
Однажды, глядя на черный дым из трубы, - банально, но это так! - Отто
понял, что отыгрался. Со всеми и за все. После того, как он понял, Отто
Розенберг перестал ненавидеть и стал любить: себя, свою судьбу, небо над
головой, землю под ногами и людей, которых продолжал убивать. Он полюбил
то, что называется словом жизнь. Но он не спешил. Спешить больше некуда
- он закрыл все счета, предъявленные ему миром.
Говорили, что в Ордене он был самым счастливым. Ошибались? Вряд ли.
Среди начальников лагерей было немало счастливых людей. Его называли
лучшим, и он бы не опроверг.
Когда Отто Розенберг понял, что нашел себя, то вознес Господу самую
странную молитву из всех, когда-либо слышанных небесами. Впрочем, он мо-
лился не христианскому богу...
Возрожденное язычество? Подлинно арийская вера? Он молился и больше
не отыскивал среди обязанных умереть курчавых и тонколицых. Зачем? Отны-
не он был счастливым человеком: твердо знал, что делает великое и нужное
дело, занимает ответственный пост. Офицер. Руководитель. Человек миссии.
И ничто сверхчеловеческое нам не чуждо.
Когда переворачивается большой мир, невероятное становится твоей
явью. Увидев однажды Розенблюма в списке имен, он решил, что пришло вре-
мя второй раз в жизни совершать поступок (первый - вступление в ряды).
Он вызвал заключенного, тот был немолодым мужчиной с выбитой челюстью,
кривыми пальцами, слезящимися глазами, худым, на десяток лет младше по
возрасту, чем по виду, - это надо же, совсем не изменился, мерзавец!
Бывший палач не узнал свою жертву. Стоящий напротив казался заключен-
ному очередным эсэсовцем, просто очередным. Руны, "мертвая голова",
главнее остальных - ну и что? Поэтому он не верил своим глазам.
Сумасшедший офицер встал на колени.
- Зло есть лучшая сила человека - воистину так. Злой всегда победит.
Ребенком я не знал этого и беспомощным входил в мир. Благодаря тебе я
узнал правду и благодаря тебе я стал сильным, таким, как сейчас.
Воткнув свой взгляд в уставшие глаза Розенблюма, он продолжал:
- Я не могу убить своего учителя. Ты должен жить, потому что ты нау-
чил меня жить. Я покажу тебе, как выйти отсюда. Не бойся, не обману.
Отто не обманул еврея, предложив тому лучший способ.