Елизавета Михайличенко, Юрий Несис. Трое в одном морге, не считая собаки

Я слегка растерялся - то ли от боли в его глазах, то ли от неожиданного
поворота:

- А мужчина?

-...Католик...

- В смысле?- сказал я.

- Гой[32],- теперь у него были глаза человека, испившего чашу до дна.

Впрочем, последний глоток был еще у него в руке и он явно решил его
сделать. Но как только старик начал сворачивать крышку пузырька, я
перехватил его руку, подержал ее в свете микиных фар, затем достал из
кармана носовой платок и медленно, чтобы у Мики ни в чем не было сомнений,
сдавливал запястье, пока склянка не плюхнулась в платок. Вслед за ней к моим
ногам плюхнулся старик.

Мики выскочил из машины и побежал к нам.

- Что ты с ним сделал?!- заорал он.

- А то ты не видел,- ответил я и добавил пару известных даже ему
русских слов.

Мики ответил несколькими ивритскими словами, до сих пор мне
неизвестными, и начал искать у старика пульс. И похоже, нашел, потому что
слегка успокоился и потребовал, кивнув на платок:

- Покажи!

- Это яд,- внятно объяснил я,- тот самый. Он его, гад, под лекарство
замаскировал. Надо узнать - кто из этой парочки такое лекарство принимает.
Может, он его подменить хотел?!

Понятно, что так складно это звучало только в моем воображении. То есть
примерно половину слов мне приходилось заменять аналогами разной степени
отдаленности. Например, вместо "лекарства" была "еда для больных" и так
далее.

У Мики не хватило мозгов это понять. Он лапанул пузырек, похерив всю
дактилоскопию, понюхал яд, потом его лизнул и влил старику в рот. Что я мог
сделать?! Только стоять и ждать когда на мне будет уже пять трупов...

...После того, как мы сдали слегка "реанимированного" хаббадника
кардиологам, Мики сказал:

- Чем следить за стариком, лучше бы взял автограф у Джона.

- У католика?- догадался я.

В очередной раз Мики посмотрел на меня, как на идиота:

- Ты мне надоел. Ты завтра телевизор включи, посмотри баскетбол. Как
раз "Маккаби" играть будет. А я хоть хавэру[33] свою навещу, бесэдэр?

- Не могу тебе этого обещать, хавэр,- сказал я.- Ведь завтра дедушку
могут выписать. А я хочу присутствовать при появлении четвертого трупа.

- Все хотят присутствовать при появлении четвертого трупа,- вздохнул

Мики.- Ладно, смотри - этот старик вернулся из Америки уже после
первого трупа. Поэтому у него железное алиби...

- Ты не мог сказать мне это на пару часов раньше?!- вомутился я.

- Не мог. Я и сейчас не мог, это между нами. А потом - хотелось
посмотреть на работу русской школы. Так ты посмотришь баскетбол, бесэдэр?..

"ИДИОТИЗМ - НЕ ВЕЧНЫЙ СПУТНИК ПРАВДЫ..."

Мне предстояло две операции. Приятная и неприятная. Получение первой
зарплаты и свершение первого преступления на исторической родине.

Мой иврит явно не соответствовал поступившей на счет сумме, и пкида[34]
посмотрела на меня со злобным интересом. И профессиональное чутье у нее было
что надо - через пару минут я уже запихивал тещину карточку в банковский
автомат.

Валютный счет был цел и даже поднакопил жирок процентов. Шекели тоже
были на месте. Похоже, что частный детектив, выпасший меня, был альтруистом.

Или ему платил "Сохнут". Или он поставлял информацию не за деньги.

Денег я зачем-то снял много, и теперь хотелось с ними что-нибудь
сделать. Воображения хватило на бутылку водки, а чувства юмора - на банку
огурцов. Чадам и домочадцам я прикупил в ближайших лавках подарки: Левику -
электронную игру, Ленке - кроссовки; сложнее было с тещей, но тут девица в
седом парике улыбнулась мне с рекламы крема от морщин, и Софья Моисеевна
получила французский крем в знак того, что подозревать ее в убийстве теперь
не больше оснований, чем других членов семьи.

- Шалом, старуха!- сказал я Ленке.- Ставь самовар!- и стукнул об стол
бутылкой.

Ленка закусила губу и подняла на меня обиженные глаза. "Началось",-
тоскливо подумал я и взвыл голосом профкомовского Деда Мороза:

- Смотрите, какие я вам подарки принес!

Выход сына и тещи положил конец сцене первой "Ленка и ее муж-подлец".

Вторая сцена получилась не менее эмоциональной. Я вывалил на стол
подарки. Левик с радостным воплем хапанул кроссовки, Ленка молча и скорбно
рассшифровывала надписи на креме. Софья Моисеевна подозрительно взяла со
стола пеструю коробку, повертела, сдержанно поблагодарила и ушла к себе в
комнату разбираться.

- Значит, вот в чем дело!- трагически прошипела Ленка.

- Ты чего, старушка?!- приобнял ее я.- Что такое?!

- Не торгай меня!- крикнула она.- Я и без твоего подарка знала, что
теперь кажусь тебе старой!..

Ленка ревела в ванной. Ее истерика должна была меня ошарашить - жена
принципиально никогда не истериковала и истеричек не выносила. Не ошарашила.

Что-то подобное напрашивалось после моего чудесного освобожления из
мест предварительного заключения. Наши взаимоуважение, духовную общность и
совместное ведение хозяйства не оскверняло больше ничто плотское. Мариша еще
не умерла во мне, а я не то, чтобы был принципиальным противником группового
секса, но не с Ленкой же! А она слишком хорошо меня знала, чтобы отличить
общий абсорбционный стресс от моих частных реакций.

Я стоял в салоне, у бутылки водки и вслушивался в недра квартиры. Ленка
рыдала под аккомпонимент бравурной музыки - Софья Моисеевна осваивала
электронную игру. Праздничный ужин, судя по всему, отодвигался.

Я нашел на кухне банку с чем-то, напоминавшим крем для обуви, под
кодовым названием "Цуцик". Положил его вместе с чем-то, надписанным без
огласовок, в питу[35]. Съел. "Цуцик" был похож на шоколад, а второе, без
огласовок, наоборот.

Пока в моем желудке осуществлялись единство и борьба
противоположностей, я смотрел на остатки "Цуцика" и вспоминал вчерашнего
негра, вчерашнюю девицу, вчерашнюю историю и вчерашнюю же просьбу Мики. И
пошел смотреть телевизор.

Страница 12 из 26 Следующая страница