Елизавета Михайличенко, Юрий Несис. Трое в одном морге, не считая собаки

Вова усмехнулся:

- Спит. Устала после учений по гражданской обороне,- он кивнул в
затененный угол.- Одно меня в этой жизни радует - одноразовые пеленки.

В углу стояла эта самая пластиковая конура для младенцев - на случай
грядущей химической атаки. "Мамат". В ней, обняв папин противогаз, спала
Номи.

Рядом валялись израильский флажок, голый пупс и орден Красной Звезды,
которых в Израиле, судя по всему, было не меньше, чем врачебных "поплавков".

- На фиг ты все это вскрыл?- спросил я.- Оштрафуют.

- Не успеют. Все равно скоро война. А ребенку нужна хотя бы "мамать".
Для патриотического, как видишь, воспитания.

От малышки на подстилке меня проняло по-настоящему. Я налил по полной и
испил до дна. Это было именно то, что сейчас требовалось. Быстро и молча,
как в подъезде, прикончили мы бутылку. И уже обстоятельно взялись за вторую.

Все-таки жизнь - пресволочной жанр. Становишься подлецом помимо воли.
Напротив сидел человек, который не сделал мне ничего плохого. Мы родились в
одной стране под одной пятой графой; ползали по песку и горам на
колониальной войне - в другой; и вот теперь пьем "Столичную" в третьей.
Выходило, что этот человек был мне почти брат. А я трахал его жену. А потом
моя жена ее за это убила. И иэ скульптора-супермена получился оле-одиночка.
Короче, загубил я походя мужику жизнь, а теперь пил с ним, как лучший друг,
и пытался что-нибудь выведать. Что-нибудь такое, что позволит мне успокоить
свою не слишком беспокойную совесть и отыскать убийцу вне своего дома.

- А откуда у тебя орден Красной Звезды?

- Заслужил ненароком. Угораздило,- отозвался Вова.- Очень уж в плен не
хотелось попадать. Ну, и командир части об этом вспомнил. Через полгода.
Когда я его самого из плена выменял...

- Подожди-ка! А это не тогда, когда душманам вместо комбинезонов
подштанники подсунули? Это у этого полкана кличка "Подштанник" была?..

Мы выпили за еврейскую предприимчивость, потом за наших "афганцев",
потом за афганских афганцев, хоть они и мусульмане. Потом за еврейских
"афганцев", потом за афганских евреев, потому что евреи есть везде, тем и
хороши. Потом за то, что евреи уже есть не везде. А потом еще за много чего.

- Пожрать чего-нибудь сварганить?- вспомнил, наконец, Вова.

- Что я, жрать сюда пришел?- отказался я.

- А чего ты тогда пришел? По службе? Тогда почему не спрашиваешь кто
убил Марину?

- Ну?- сказал я.- Кто?

- А в том-то и фокус, что некому.

Помолчали.

- А почему ты не спрашиваешь - кого я подозреваю?- протянул Вова.

- Ну?

- А никого... А теперь ты меня спросишь с кем она поддерживала хоть
какие-то отношения.

Я промолчал.

- А ни с кем она тут еще не поддерживала отношений,- усмехнулся Вова.-

Не успела. А если ты еще после этого поинтересуешься моим мнением, то я
скажу - самоубийство. Причина? Нет причины. Значит, крушение сионистских
идеалов.

Все это ерничанье тяжело давалось нам обоим, но он имел право задавать
тон, и раз выбрал такой, значит, так ему было легче.

Во всяком случае, мысль была вполне здравая - у Мариши сионистские
идеалы имелись и даже не без перехлеста.

- Что, три самоубийства подряд одним и тем же ядом?- буркнул я.

- Старик,- сказал Вова, тоскливо глядя на меня.- Это эпидемия.

Проснулась Номи и заревела. Я забрал у Вовы соленый огурец, который он
явно намеревался сунуть в "Мамат" и, неожиданно для себя, брякнул:

- Жениться тебе надо. Ради дочки.

- С меня хватит! Заказ выполню и няню найму. Приятную во всех
отношениях.

Но меня уже занесло.

- Ты что, так сильно ее любил, или наоборот?

Вова прикрыл глаза и выдавил:

- Понимаешь... я не могу примириться с этой потерей. Я только сейчас
понял, что она для меня значила. Она во мне видела прежде всего личность. Ей
было интересно не как у меня с женой...,- он закрыл лицо руками.- Я был
женат, когда мы познакомились. Короче, тебе этого не понять... А я теперь не
семьянин, а клиент массажных кабинетов.

- У тебя дочка,- напомнил я.

- Тем более,- убежденно сказал он.

Монолог о Марише меня покоробил. Кто-то мне все это уже говорил про
нее, в том же торжественном штиле. И этот кто-то был я сам. И я впервые
подумал, что в бабьей банальности: "Все мужики одинаковы" есть большая доля
истины. Чтобы сменить тему, я зацепился за массажный кабинет - Кира Бойко
меня еще интересовала:

- Ты уже в кабинетах был?

- Я же говорю - заказ сдам, найму няню и пойду в бордель.
Абсорбироваться.

Даже обСАБРироваться. А пока валюты нет.

- У меня есть,- зачем-то признался я.

Я был пьян и меня одолело нездоровое любопытство - действительно ли он
пойдет в бордель через несколько дней после смерти любимой жены.

- Пью и гуляю только на свои,- пошел он на попятный.

- Считай, что занял - до сдачи заказа. Любовь в кредит - это нормально.

Обсабрироваться надо именно в кредит.

- Дочку некуда!- огрызнулся он.

- Завезем ко мне,- предложил я.

- Пошли!

Пока Вова на лестнице пытался завязать шнурки, я держал Номи и тупо
смотрел на бесконечные "вавы" на двери. И спросил:

- Что это?

- Это я, Вова Вувос. Сам себе частокол.

ПРЕДМЕСТКОМА МАССАЖНОГО КАБИНЕТА

Номи хныкала. На полдороге к моему дому мы зашли в ближайший подъезд.

Через пару минут к нам приблизилась Ленка. Я окликнул ее, познакомил с
Вовой, и, пока она обретала дар речи, вручил ей Номи с напутствием:

Страница 14 из 26 Следующая страница