Елизавета Михайличенко, Юрий Несис. Трое в одном морге, не считая собаки

Софья Моисеевна правильно назвала свои имя и фамилию, без запинки
оттарабанила девятизначный номер своего удостоверения личности, но на этом,
собственно, все и закончилось. Вернее, началось.

- В первый раз вижу этого мужчину! - сказала она, держа сигаретку на
отлете.

- Это твоя теща? - спросил меня начальник.

- Если я ей не зять, то и она мне не теща, - сказал я, честно глядя на
шефа бараньими глазами - терять мне было все равно нечего. "Савланут[14]!" -
сказал я себе. Смертной казни здесь нет, глядишь, и найдут настоящего убийцу
еще при моей жизни.

Чмокнула открытая шефом банка пива, и я попросил:

- Начальник, угости пивком!

Впервые Софья Моисеевна посмотрела на меня одобрительно.

Шеф укоризненно покачал головой и вызвал вторую "свидетельницу". Ею
оказалась моя жена. Ленка влетела в кабинет и тут же споткнулась о
презрительный взгляд своей матери. Наконец-то появился хоть один нормальный
человек и высветил всю пошлую фальшь и идиотизм наших социальных ролей - и
шефа, и тещи, и моей, и даже переводчицы.

Леночка-пеночка, веточки вен под глазами, тяжело жить, если все не по
фигу.

Каждый ломается в отведенном ему судьбой месте. Неужели я был той самой
опорой для нее?! Ни разу не сорвалась на визг на виражах абсорбции...
Непринужденно сменила фонендоскоп на швабру... Потому что боялась - ее
обвиню в приезде. Я знал, что боялась. И держал козырь при себе... Да нет,
на самом деле не держал. Глупенькая, решила, что уговорила меня приехать.
Как будто есть принципиальная разница... Ладно, разница есть. Особенно, в
магазинах и тюрягах.

Ленка - единственный человек в мире, который боится за меня. Не за
кормильца, отца ребенка, опору семьи, а просто за скота по имени Боря,
которому, по большому счету, все по фигу, кроме сына... И вот она перед
выбором: смолчать, что мать отравила собаку, или обменять мать на мужа. А
ведь не знает еще, что в комплекте с собакой идут два трупа. В нагрузку.
Поэтому все это для нее такой сюр собачий, но на еще чужой почве... И
окончательно мерзко, что, думая о ней, думал о ее страхе за меня. В Совке
это ласково называли эгоизмом.

- ... Это ваша мать?

- Да, конечно. А это мой муж Борис. Боря?!

- Хорошо. Это ваша дочь?

Софья Моисеевна пожала плечами, как в театре "Ромэн":

- Не знаю, я плохо вижу. Но моя дочь, как мне все-таки казалось,
извините, не такая дура.

- Мама! - виновато сказала Ленка. - Пожалуйста, не надо. Мы же не
дома...

- Не дома? - переломила теща обгоревшие спички бровей. - Почему? Ты мне
все время рассказывала, что в Израиле мы будем у себя дома...

- Ага! - уличил шеф. - Значит, это все-таки ваша дочь?

- Молодой человек, - завела теща, - дай вам Бог в семьдесят лет точно
отвечать на вопросы следователя. У меня плохое зрение, я уже сидела в
тюрьме, когда ваши узники Сиона еще сидели на горшках ...

- Ваши узники Сиона! - почему-то влез верзила Мики, до этого молча
мерявший меня и мою мишпаху презрительным взглядом.

- А вы-таки правы, молодой человек, - теще явно захотелось отдохнуть на
безопасной теме. - Они наши. В Союзе они страдали за нас, а теперь мы
страдаем за них. Вы ведь меня понимаете? О чем я говорю? А вы, наверное, из
Марокко?

- Ладно! - шеф явно начал нервничать. - Вы подтверждаете свое
заявление, что собаку, принадлежавшую господину Бернштейну, отравила ваша
мать?

Ленка покраснела и кивнула.

- Ну, Лена! - зажестикулировала теща. - Это же все-таки наша полиция.

Посмотри на этих ребят - у них-таки интеллигентные лица и умные
еврейские головы. Хоть тот и из Африки. Они же прекрасно видят и все
понимают, что вы решили освободить от меня жилплощадь.

- Вы отрицаете, что отравили собаку? - перебил шеф.

Теща скорбно выслушала перевод, жадно, как в последний раз, затянулась
и с театральным пафосом произнесла свою коронную реплику:

- Начальник, меня уже капитан МГБ Гольдфельд в тысяча девятьсот
пятдесят втором году пытался заставить сознаться в отравлениях, которых я не
совершала... А ты пожиже будешь...

- Зачем ваша мать отравила эту чертову собаку?! - заорал шеф. - Вы же
не настолько богаты, чтобы позволять себе такое сафари!

- Ну, мама боялась, что Боря останется без работы, - Ленка рефлекторно
подошла поближе ко мне и взглядом искала поддержки. - Боря рассказывал дома,
что сидит тут целыми днями без всякого дела, на компьютере играет... И мама
придумала такое преступление, которое стыдно будет расследовать настоящему
полицейскому... вы не думайте, мы маму очень отговаривали. Но вы же видите,
какой она человек...

- Слава Богу, что Хаим не дожил! - сказала теща в пространство.

Ленка тут же заткнулась.

- Борис, изложи-ка нам свою версию гибели собаки, - ласково начал шеф,
уже достаточно дошедший.

- Самоубийство! - ответил я, преданно глядя на шефа.

Мики выслушал перевод моей версии, подскочил, потом посмотрел на Ленку,

Софью Моисеевну, переводчицу и шефа, махнул рукой и сел на место.

- Ну что ж, - тускло сказал шеф. - Страх потерять работу - это хоть
какой-то мотив... Собака - это на недельку. Но и одного трупа тебе хватило
бы надолго. Зачем понадобился второй? И ведь знал, что оставляешь улики.
Может быть, ты маньяк?

Ленка, увидев, что на меня вешают трупы, как серьги, стала орать, а
теща аккомпанировала ей саркастическим хохотом, пока обеих не вывели.

- Теперь понятно зачем он созвал корреспондентов, - поделился шеф с
Мики осенившей его догадкой. - Мы думали, он просто придурок, а он
рассчитывал закрепиться за этим делом, - шеф повернулся ко мне. - Ты
надеялся, газеты разнесут, что ты расследуешь это убийство?

Вспомнив, что пока я еще еврей, я ответил вопросом на вопрос:

- Мужики, а там, где вас учили на полицейских, вам ничего не
рассказывали о презумпции невиновности?

Ментальность - ментальностью, а профессионализм - рофессионализмом.

Похоже, что слова "презумпция невиновности" на полицейских всех стран

Страница 6 из 26 Следующая страница