полковника, вдруг выстрелила. Ударом по зубам кто-то сбил ее с ног. Крича
изо всех сил, она свалилась на землю, и полковник Головатенко, закрывая ей
руками рот, потащил ее из сарая.
- Пулю в лоб! Пулю в лоб! Так, как он моей лошади! Милый, дорогой,
застрели его!
А в это время бедную лошадь уже обрабатывало двадцать ножей, мелькавших в
руках людей, еще в сто раз более несчастных, чем эта лошадь; но Смочека
между ними не было. Евгения Васильевна в него не попала, он убежал. Он сидел
в высоких камышах на берегу реки и, грозя кулаком небу, вызывал Бога, чтобы
он сошел вниз посмотреть, что делается на земле, как люди голодают,
страдают, исходят кровью.
Евгения Васильевна никак не могла очнуться от обморока. Головатенко решил
остаться возле нее, а пленные, из чувства самосохранения, отправились в путь
одни. В обед, после предварительного сражения, они овладели паромом и, набив
ранцы окровавленными кусками конского мяса, двинулись в путь.
Это была картина, которую можно было наблюдать только во время
переселения народов. По воде плыл перегруженный паром, кружившийся в
водоворотах течения и ежеминутно садившийся на мель, с которой его
сталкивали длинными шестами. А по берегу, обходя лужи, утопая в болотах,
тащились кучки оборванцев, подобно волкам, догоняющим сани, застигнутые
вьюгой в пути.
Вскоре они обнаружили, что к вербам, растущим по берегу, там и сям
привязаны неуклюжие, выдолбленные из стволов мужичьи рыболовные лодки. Как
только кому-нибудь удавалось завидеть на горизонте вербу, все пускались к
ней взапуски. Те, кто прибегали первыми, занимали лодку и пускались в ней по
реке за паромом.
- Ребята, бери все, что попадется под руку, это военная добыча! -
говорили пленные.
Возле одной деревни разгорелась настоящая битва за маленький паром и
лодку. Битва была выиграна, лодка сорвана с цепи, в нее сели несколько
человек и тоже пустились вниз по реке. В деревне поднялся дикий рев.
Встревоженное население било в набат и выгоняло скотину с криками: "Немцы
идут, немцы идут!" Несколько баб вышли на берег с иконами и махали ими
против плывущих, чтобы святые разгоняли дьявольское полчище. А когда вечером
пленные на лодках и паромах разложили костры из сосновых веток, то
встревоженное население стало молиться, чтобы Бог их помиловал в день
последнего суда, очевидно, приближающегося, раз по воде плывут уже сами
дьяволы.
На вторую ночь они отдохнули в деревне, староста которой оказался
настолько разумным, что рекомендовал населению добровольно выдать пленным
картошку и хлеб, а сам сел на лошадь и поскакал в Мозырь. Там он сообщил
коменданту города, что по воде плывет вражеский отряд, который отнимает
лодки, крадет гусей, свертывает головы курам, захватывает кладовые с
картошкой.
Комендант, чтобы показать, что он решается задержать неприятеля
собственными силами, протелефонировал об этом начальнику бригады,
расположившейся в деревнях за Мозырем на отдых.
Получив это донесение, начальник бригады проявил необычайную
воинственность, приказал играть тревогу и направился со своей бригадой к
берегу реки. Когда при заходе солнца Швейк, плывший на лодке впереди парома,
восторгался зарей, отражавшейся в воде так, словно в нее налили крови, он
заметил, что по берегу бегают солдаты, окапываются и забивают колья для
колючей проволоки. По мере приближения все уже увидели стоящую на берегу
батарею и копошившихся вокруг нее солдат. Когда они приблизились к опасному
месту, раздался голос:
- Руки вверх! Сдавайтесь! А то всех перетопим и расстреляем!
- Мне кажется, что я теперь попаду в плен в третий раз, - шепнул Швейк
Горжину, подымая руки.
А грозный голос продолжал:
- Направляйте паром к берегу, если кто возьмется за оружие, прикажу
стрелять из всех орудий!
Паромы, отталкиваемые шестами, упиравшимися в дно реки, приблизились к
берегу, где их ожидал храбрый генерал. Орудия, все время направляемые по
движению лодок, были оставлены; вместо них на пленных направили пулеметы и
штыки солдат.
- Сдаетесь? - загремел генерал.
- Сдаемся! - раздались на берегу испуганные голоса.
- Трое на берег на поруку! - скомандовал генерал, и Швейк, бывший ближе
всех, прыгнул на берег.
Затем вылезли пискун и Марек.
- Вы из германской армии? Из какой части? - расспрашивал их грозно
генерал. - За вами идут большие силы?
Целый штаб офицеров окружил троих пленных оборванцев, и они живо
обменивались между собою замечаниями:
- Посмотрите на шпионов, по воде даже в тыл проникают! Ну, попались,
теперь им солоно придется.
Пленные не понимали, что все это значит. И когда генерал повторил свой
вопрос, Марек догадался, что здесь, очевидно, недоразумение, и поспешил
объяснить генералу:
- Мы австрийские пленные. Мы убежали с фронта от наступающих немцев.
Генерал недоверчиво покачал головой и собирался было задать новые
вопросы, но в это время перед ним предстал с сияющим лицом бравый солдат
Швейк.
- Дозвольте сказать, ваше сиятельство, мы из двести восьмой рабочей роты.
Мы приехали без начальства. У господина полковника разболелась жена, он взял
да и послал нас вперед. А на лодках мы едем потому, что пешком нам ходить
уже надоело. Осмелюсь просить вас дать нам чего-нибудь поесть...
И Швейк повернулся к генералу спиной, чтобы он видел цифру, намалеванную
на его шинели, а оборванцам, сидевшим на пароме, закричал, чтобы они сошли
на берег. Заметив недоумение генерала, он, как бы в утешение, добавил:
- Ну, это во время войны бывает. С барабаном ходят на зайцев, а с пушками
на воробьев. Когда я был на фронте, у нас был такой же случай. Один раз