его должны были крестить. В субботу он спрашивает попа, может ли он на
крещенье прийти вместе со своим компаньоном, так как фирма называется
Нанхелес и Касаткин, и они все должны делать вместе.
В воскресенье в церкви по этому случаю было большое торжество: никто не
помнил, чтобы такой старый еврей переходил в православную веру. Собрались
все попы из Гомеля, были там крестные отец и мать и много всякого народа.
Вот Нанхелес стоит вместе с Касаткиным возле купели, и поп его спрашивает:
"Веришь ли ты, что Христос был Бог и вместе с тем человек?"
А Нанхелес отвечает: "Я верю, что он был человек, а что он был Бог -
этому верит мой компаньон".
Поп опять спрашивает: "Веришь ли ты, что он роздал пять хлебов пяти
тысячам человек и что он их ими насытил?"
На это Нанхелес отвечает: "Я верю, что он роздал пять хлебов, а что он
ими насытил пять тысяч - опять-таки верит мой компаньон".
Тогда поп спрашивает его в третий раз: "Веришь ли ты, что он умер на
кресте и что он воскрес?"
А еврей упорно держится своего: "В то, что он умер на кресте, я верю, а в
то, что он воскрес, верит мой компаньон. Иначе зачем бы мы были в компании?"
Поп их обоих выгнал из церкви.
Так вот, то же будет и с этой армией, - печально произнес Швейк, - но
только об этом не говорят так открыто, и сразу нельзя всего заметить. Я не
буду жить на свете, если убьют Марека, я пойду за ним, ведь если я ему
расскажу об этом еврее, он сразу все поймет!
- Да, но не оставишь же ты меня одного, - сказал Горжин, - что бы я без
тебя делал?
И Швейк, утирая новые слезы, дал торжественное обещание:
- Нет, я тебя не оставлю, чтобы мы все не разбрелись по свету, как
цыгане. Нет, уж мы довоюем вместе.
С этого времени Швейк стал задумчивым, не играл больше в карты, не
слушал, как читают газеты, только все раздумывал и строил разные планы.
Вскоре получились сведения о битве у Зборова, о "великой победе", которую
"Русское слово" через два дня изменило в "катастрофу под Тарнополем";
получались тревожные вести о том, что вся "чешская дружина" перестреляна и
попала в плен, а русская армия панически отступает, что в Петрограде
началось восстание большевиков. Швейк, сидя на нарах, только меланхолически
болтал ногами.
- Хорошо, что я глупый. Если бы я не был глупым и все бы понимал, что с
людьми делается, то давно бы попал в сумасшедший дом. А так со мной ничего
случиться не может, я ничего не знаю, отчего и почему все это делается.
- Дружище, тут мы оставаться больше не можем, - сказал ему однажды
Горжин. - Кто знает, что тут будет делаться дальше?! И будет ли вообще казна
о нас заботиться? С завтрашнего дня хлеба будут давать только по фунту, а в
отеле я говорил с одним человеком, у него за сто верст отсюда имение, и он
взял бы нас к себе пастухами. Он бы нас одел, ведь скоро начнется зима, и
это было бы очень хорошо. Мы бы у него прожили зиму, а весной наверняка
война кончится, и мы поедем домой. Так что, едем?
- Едем, - сказал просто Швейк. - Я должен познакомиться и с коровами,
ослы мне надоели до чертиков.
Через неделю они уже пасли на обширной степи стада коров. Горжин объезжал
стадо на лошади, а Швейк, тихий и задумчивый, лежал на спине и смотрел на
небо.
- Одолжи мне чайник, - сказал он к вечеру, - я пойду подоить вон ту
пеструшку. У меня какой-то горький вкус во рту. Я думаю, что молоко меня
освежит.
Но корова упорно не давалась и побежала в степь, а Швейк - за ней. Так,
гоняясь за коровой, Швейк убежал далеко, и Горжин видел вдали только две
черные точки, плававшие в зеленом море травы. Эти точки все уменьшались и
наконец скрылись за горизонтом.
Корова вернулась в стадо уже поздно ночью, а Швейк исчез без следа,
словно провалился в бездну. В своем дневнике Горжин записал: "Швейк исчез
без вести 26 августа 1917 г.".
Был скверный дождливый февральский день 1920 года. Прага была разукрашена
в торжественные национальные флаги, по улицам, несмотря на дождь, ходили
красивые девушки в национальных костюмах, а люди толпились по тротуарам, из
уст в уста передавался вопрос: "Уже идут?"
На углу Вацлавской площади стоял высокий, весьма упитанный господин с
длинной бородой.
- Я сегодня был на бирже, - говорил он человеку, который держал его под
руку, - и нарочно там задержался, чтобы видеть сегодняшнее торжество; хотя
здесь и дороговизна, но мы, мельники, можем себе позволить эту роскошь -
остаться в Праге, а мне хочется порассказать дома об этих легионерах. Меня
собственно интересуют не легионеры, а один человек, который был со мной на
фронте, некий Швейк. Он тоже попал в плен к русским. Сегодня как раз я видел
его во сне; мне кажется, что он будет среди них. Это был такой милый,
задушевный человек. Его звали Иосиф Швейк. А не зайти ли нам еще куда-нибудь
и закусить?
- Иезус-Мария, судари, - обратилась к ним пожилая женщина в капоре, - так
вы знаете моего квартиранта? А я - Мюллерова, вдова, до войны господин Швейк
жил у меня на квартире. Вот хорошо, что мы так встретились! Он действительно
едет, я получила от него сегодня телеграмму из Триеста.
И она подала лист бумаги, а говоривший до этого человек пожал ей руку и
сказал:
- Балун, мельник из Табора.
- Я говорю, пойдем ему навстречу, к вокзалу Франца Иосифа и Вильсона, -
говорил через два шага от них в то же время коренастый человек другому,
маленькому в котелке.
В ответ на это маленький вежливо возразил ему:
- Чтоб черт побрал этот дождь! Сегодня солнце должно было светить во все
лопатки... Да не тяни меня, Водичка, куда-то, ведь если мы его не узнаем,
так все равно он вечером придет в "Кал их". Смотри, они уже идут!
Наверху у музея раздались восторженные крики, и посреди площади
показались пестрые, как букеты полевых цветов, группы девушек в национальных
костюмах в сопровождении "соколов" в красных рубашках, а затем позади
нескольких офицеров шли, тяжело ступая, солдаты в зеленых блузах, с
винтовками на плечах, с поблескивающими в этом сером, мутном пространстве
штыками. Мостовая гремела от топота сапог. Полк шел быстро, направляясь к
Пшикопам, как вдруг неожиданно толстый, упитанный человек подбежал к
офицеру, шедшему во главе своего взвода.
- О, Боже мой, господин обер-лейтенант Лукаш! Господин обер-лейтенант,
помните ли вы Балуна, который служил вместе с вами пять лет тому назад в
одном полку?
Удивленный офицер улыбнулся и сделал Балуну знак рукой, чтобы он шел
возле него, а в это время из рядов раздался голос:
- Марек, смотри, вон тот самый ненасытный Балун! Что ты тут делаешь,
голодная собака?
Мельник оглянулся, чтобы ответить, но едва он открыл рот, как в ряды
солдат вбежала пани Мюллерова, плача и причитая:
- Иезус-Мария, вот счастье! Мой сударь возвращается с войны домой!
Сударь, пойдемте скорей домой, я вам согрела воды для мытья и приготовила
ночные туфли. Я сменила также чехлы на перинах, и вы хорошо отдохнете после
всех этих мытарств. Да ведь вы теперь у нас бланицкий рыцарь, я ведь читала
в газетах вчера о вас!
- А ну-ка, посторонись, матушка, и не мешай, - отстранил ее кто-то. -
Здорово, Пепик! Придешь ли ты вечером на пиво, чтобы рассказать нам о своих
скитаниях? У нас теперь смиховское, и мы уже его опять дуем!
- Ну, конечно, приду, брат Паливец! - важно ответил Швейк. - А ты все
такой же? Ну, да мы все за эту войну огрубели.
- Дайте мне это ружье, я его понесу, - просила Швейка квартирная хозяйка,
отнимая у него винтовку, но в это время новый голос закричал на нее:
- Не трожь, матушка, ведь это же военное имущество! Да ведь его бы за это
расстреляли! Так, смотри, Швейк, приходи обязательно в "Калих". Ты помнишь,
еще в Киралгиде, в Венгрии, ты обещал мне прийти ровно в половине шестого!
- Нет, я сказал в шесть, Водичка. И ровно в шесть часов буду на месте, -
отвечал Швейк, лаская глазами сапера.
Они все шли за солдатами, со всех сторон раздавались радостные крики,
приветствия, люди махали платками и флагами, девушки смеялись.
- Если бы не война, я бы не дождался такого торжества даже при похоронах,
- сказал бравый солдат Швейк.
- А мы уже с господином обер-лейтенантом сговорились, Швейк, - шагая,
сказал Балун. - Тебе нужно будет с ним приехать ко мне как-нибудь в
воскресенье. У меня есть небольшой поросенок, так на двести кило весом, я
думаю, что нам хватит. Нам, мельникам, жилось тут неплохо.
- Конечно, приеду, - решил Швейк. - Нужно посмотреть, как ты теперь
жрешь, чтобы набить свое брюхо.
Так они пришли на Староместскую площадь. Возле памятника Гусу против
ратуши стояла трибуна, с которой говорили государственные деятели.
Легионеров приветствовали министры и депутаты, и к небу летели великие слова
о святых, неприкосновенных правах народа, о борьбе за эти права, об
исполнившихся мечтаниях нации.
Слушая эти речи, бравый солдат Швейк с интересом следил взглядом за
небольшой собачкой, которую вела на привязи элегантная барышня, изредка
помахивавшая платочком в честь легионов. Тем временем подбежал к собачке
молодой песик и, галантно обнюхав ее, попытался нарушить общественное
приличие. Это ему очень быстро удалось, и они соединились. Хозяйка собачки
вся горела от стыда, в то время как полковник, стоя лицом к лицу с
профессиональными ораторами, громко и отчетливо отвечал на речи:
"Благополучие нации возможно только тогда, когда все ее члены будут не
эгоистами, а честными и работящими гражданами".
- Спроси-ка вот ту барышню, где она живет, - как бы желая подчеркнуть эти
слова полковника, сказал Швейк Водичке. - Результатом этой связи будут
хорошие щенята. Я бы ей завтра мог дать задаток. Я тоже буду жить честно.
Речи окончились. Барабанщики забили в барабаны, музыка заиграла марш, и
голос полковника скомандовал: "Смирно! Марш вперед! Правое плечо вперед!"
Легионеры прошли маршем перед государственными деятелями, и, когда
очередь дошла до роты Швейка, он спросил:
- Так в "Калихе" в шесть? Черное пиво-то есть?
- Есть, - сказал Паливец.
- Ну, а в картишки там сыграем?
- Конечно, сыграем, не беспокойся, - ответил за Паливца Водичка.
- Рота, смирно! - закричал впереди капитан Лукаш. - Шагом марш, правое
плечо вперед! Швейк, ступая правой ногой, воскликнул:
- Ну, так мы поговорим! Она, эта война, со всеми этими битвами, речами и
парадами ни черта не стоит. Надоело уж это!
- Так в шесть, - крикнул вслед ему Водичка, но уже не получил ответа.
Над головой бравого солдата Швейка, пока он шагал по площади, развевались
мокрые флаги, а по его шапке барабанил мелкий дождь...
1 Чехи все-таки не такие изменники (нем.).
2 Ландвер (нем. Landwehr) - в Германии и некоторых других странах (в XIX
- нач. XX в.) - категория военнообязанных запаса второй очереди, а также
войсковые части, формировавшиеся из этих военнообязанных. (Прим. ред.).
3 "Русское слово" - ежедневная либерально-буржуазная газета,
выпускавшаяся в Москве в 1895 - 1918 гг. Закрыта большевиками за
контрреволюционную пропаганду в ноябре 1917 г. (Прим. ред.).
4 "Вол" - на чешском языке слово ругательное, как "осел" на русском.
(Прим. пер.).
5 Кладбище в Праге. (Прим. пер.).
6 Игра слов: охранна (ochranna) по-чешски - спасительная. (Прим. пер.).
7 Игра слов: "меню" по-чешски - "идельный лист", и "лист" в то же время
означает "газета". "Идельный лист" может также означать: "Гастрономическая
газета". (Прим. пер.).
8 Сборщики налога за проход но мосту. (Прим пер.).
9 Салам - по-чешски колбаса. (Прим. пер.).
10 Ганаки - жители Ганы, плодородной равнины, расположенной в среднем и
верхнем течении реки Моравы. (Прим. пер.).
11 Чешский политический деятель, один из вождей национал-социалистов.
(Прим. пер.).
12 Прочь по-чешски значит: отчего, почему. (Прим. пер.).
13 Вон по-чешски значит он. (Прим. пер.).
14 Уменьшительное имя от "Иозеф". (Прим. пер.).
15 Пюгельбретт (Pugelbrett) - гладильная доска (нем.).
16 "Сокол" - чешская патриотическая спортивная организация. (Прим. пер.).
17 Порко дио (porko dio) - итальянское ругательство. (Прим. пер.).
18 Чешский святой, которому, по преданию, отрезали язык. (Прим. пер.).