пленных в Киевской крепости, не был принципиальным врагом пленных, он
говаривал: "На то и война, чтоб люди страдали", - обысками, при которых
пленных обирали донага, он стремился напомнить им об этом неприятном
обстоятельстве.
Когда все эти "серо-голубые насекомые, приползшие обожрать Россию", как
называло пленных "Русское слово" (эту фразу Павел Афанасьевич приписал себе,
так как она была очень удачна и имела к нему непосредственное касательство),
были уже на дворе, а забранные у них вещи разбирали русские солдаты, чтобы
снова продать их потом пленным, он приказал открыть склад и вынести мешок с
сахаром; затем он распорядился, чтобы пленные проходили мимо него гуськом;
он сам следил, как каждому вкладывали в руку два куска сахару, и каждому
говорил по-товарищески:
- Вон там кипяток, иди за чаем, - и при этом он так дружески подстегивал
плетью по ногам, что пленный подпрыгивал.
Те, у кого не было ни котелка, ни кружек, печально посматривали на сахар
и на котел, из которого бил пар. Швейк же, запихивая себе сахар в рот,
сказал:
- Пускай попробуют теперь вынуть его у меня изо рта.
Капитан Кукушкин пришел на кухню убедиться, что обед действительно
сварен, и избил повара за то, что тот сказал: "Мясо на порции не резали
потому, что его было мало, и его решили совершенно разварить". Он наказал
его не за то, что он не исполнил приказания, а за тон, которым он сказал:
"Мяса мало". Добрый и честный Павел Афанасьевич действительно приказал
выдать только четверть того, что полагалось пленным и что он проставлял по
своим интендантским книгам.
Затем, снова подойдя к пленным, он вызвал австрийских офицеров и с
помощью переводчика-русина приказал им, чтобы они построили в ряд своих
солдат и скомандовали им строевую перегруппировку на месте.
Почти полчаса гремело на дворе крепости: "Доппель, райхен, рехтсум,
райхен фалл аб, линксфронт, рехтсфронт!"
Пленные топали, стоя на месте в болоте, как саламандры в луже, и капитан
Павел Афанасьевич, смотря на все это, пьянел от власти над этими людьми,
которые, если бы они были на фронте, задушили бы его, как лягушку (так он
себе это представлял), а теперь должны скакать перед ним, как обезьяны.
Он смотрел на них, с удовольствием поглаживая свой длинный ус, его душа
купалась в розовом масле, и, вспоминая, сколько через его руки прошло таких
людей и сколько их еще пройдет, он сосчитал, что у него останется в кармане
от этой истории, и благочестиво сказал:
- Слава Богу! После войны куплю себе на Кавказе именьице... или нет,
пожалуй, в Крыму, там будет лучше.
Солдаты выносили со складов хлеб, который они делили на равные части, а
на столах расставляли железные миски. Капитан через переводчика приказал,
чтобы все пленные разгруппировались по народностям, а именно: австрийцы
отдельно, чехи, немцы, сербы, поляки и итальянцы, русины, венгры - все
отдельно; после того как разгруппируются, они получат хлеб и щи, а потом
пойдут в казармы.
Пощелкивая плетью по голенищам, он пошел на кухню.
Среди солдат стали раздаваться крики: "Немцы вправо, чехи влево, к
колодезю, поляки во двор" и т. д. Сыновья матушки Австрии группировались
каждый в свою группу.
У чехов, поляков и боснийцев эта группировка вызвала радостное волнение и
надежду на лучшее. Среди пленных распространялись и упорно держались слухи,
что с чехами и славянами вообще в России обращаются особенно хорошо, что их
там не считают за врагов, и когда они сгруппировались, оптимизм охватил их
снова.
- Мы будем получать лучший паек, - сказал учитель.
- Нас оставят в России, в Сибирь не повезут, - добавил
вольноопределяющийся.
- Я всегда говорил, что это хорошо, когда человек - чех, - счастливо
улыбнулся Швейк. - Да, так и говорится в одном стихе: "У славянина везде
найдутся братья".
В это время из кухни пришел фельдфебель, чтобы отвести пленных к обеду.
Он переходил от группы к группе и по пальцам считал их. Затем снова
вернулся с конца и снова стал считать, вертя головою и смотря в какую-то
бумажку. Потом отступил от пленных и неуверенным голосом стал выкрикивать:
- Немцы где?
- Хир! - отозвалось громко. Он приказал им, чтобы они отошли к нему, и
продолжал:
- А где чехи?
- Хир! - зазвенело еще громче. Он показал рукою на немцев, давая этим
понять, чтобы они подошли к ним, и кричал снова:
- А венгры, где они?
- Елен! - закричали венгры. Он приказал им подойти к чехам и читал по
бумажке снова:
- Поляки где?
- Хир! - выкрикнули они и пошли за венграми сами.
Затем очередь дошла до сербов, хорватов, итальянцев, русин, и, наконец,
увидев за собою пустое пространство, он в замешательстве зашептал: "А
австрийцы где?" - и, не ожидая ответа, побежал в кухню за капитаном
Кукушкиным, чтобы заявить ему, что между пленными нет ни одного австрийца.
- Ах ты скотина, - сказал ему капитан, - как же это нет? Разве я их не
видел? В Австрии живут австрийцы и много других народов, - проверял он свои
знания из военного устава. - Раньше об этом никто не вспоминал, все равно,
какая была морда, - германская или австрийская, а вот теперь начальство
сдуру приказало, чтобы каждая народность была отдельно.
И он поспешил за запыхавшимся фельдфебелем, который решил, что австрийцы
куда-то исчезли и что за это капитан его пошлет на фронт.
Кукушкин остановился возле хлеба и закричал, обращаясь к фельдфебелю:
- Так сосчитай, голова баранья! Вот это тебе для австрийцев, вот это тебе
для чехов, вот это для венгров, вот это для поляков, а это вот для всех
других. Зачем же бы я, идиот ты такой, приказывал, чтобы австрийцам дали
хлеба, если бы тут не было австрийцев? Раз я приказал дать хлеба австрийцам,