это у вас? С вами придется повозиться!" А Чермак отвечает: "Это меня штабной
врач в Литомержи привел в такое состояние. Сперва он меня распарил, а потом
окатил холодной водой, и после этого я не могу ничем пошевелить. Все у меня
болит, а ноги - как из дерева".
Доктор только приятно улыбается: "Ложитесь на этот стол, - говорит, -
раздевайтесь, ложитесь на живот, закройте глаза, и как только я вас уколю
иглою, скажите "уже"". И он вонзает ему иглу с пят до головы, а Чермак орет:
"Уже, уже!"
А когда доктору надоело возиться с этой иглой, он посадил Чермака и стал
бить его молотком по колену. Тот кричал, говорил, что больно, и уверял, что
колено у него страшно ломит. Доктор же положил ему медную щетку на грудь, а
другую на ноги и пустил электрический ток. А Чермак кричит: "Я не выдержу...
О, Боже мой, господин доктор... я обмочусь от боли!"
Доктор Краус повернул выключатель и строго говорит: "А теперь, Чермак,
дурака не валяйте и ходите как следует. Станьте прямо и ходите. Так, черт
возьми, ходите!" И Чермак начал ходить - так ходить, как будто никогда в
жизни не хромал. Затем доктор ему приказывает: "А теперь бегайте, десять
минут будете бегать!" И Чермак принялся бегать, а после этого Краус
направился ко мне и спрашивает: "Послушайте, вольноопределяющийся, вы
обучались в техническом училище? Вы знакомы с электротехникой?"
- В Праге в гарнизонной больнице однажды электризовали турка, - вспомнил
Швейк. - Так тот орал, как лев в пустыне, и только вечером жандармы его
поймали в Тыне над Влтавой. Один раз я читал в нью-йоркских газетах, что в
Америке один негр, убивший фермера и изнасиловавший его прабабушку, убежал
от палача с электрического стула и утонул в Панамском канале.
- Потом доктор Краус взял, - продолжал вольноопределяющийся, - и положил
на стол одного солдата, который был контужен осколком мины и не мог говорить
в течение шести месяцев. Доктор положил ему на грудь щетки и постепенно стал
усиливать ток. Сперва парень начал посвистывать, потом заикал, потом завыл и
под конец уже так орал, что у нас волосы встали дыбом. А доктор, прижимая
щетки, ласково его упрашивал: "Только одно слово, скажите: Пардубице".
"Пардуу-бице! - заорал солдат так, что все здание затряслось. Доктор
пишет "А" и любезно ему говорит: "Об этом слове "Пардубице" и о докторе
Краусе, который вас научил этому слову, вы не забудете до самой смерти".
- Я знал одного такого по фамилии Местек из Подскали, - заметил Швейк, -
он ходил в Браник играть в кегли. Но однажды пьяный упал с вышеградских
стен, а когда после операции в городской больнице умирал и ксендз спросил
его, каково будет его последнее желание, он вспомнил только три слова:
"Попробуйте браницкое пиво!"
- После него привели туда, - рассказывал Марек дальше, - некоего Свободу
из Яромержа. Это был красивый молодой парень, приказчик, а теперь он служит
в девяносто восьмом полку. Краус сам его электризовал, и тот так быстро
выздоровел, что назад домой уже бежал без оглядки. Следующим был фельдфебель
Бартак из Хлунца над Цидлиной. Тот себя объявил глухонемым инвалидом и так
трогательно разыгрывал свою роль, что плакал и, простирая руки к доктору,
умолял его, чтобы он его не подвергал электризации. Но все было напрасно.
Некоего Шлингера из Броумова, которому граната перебила кости и перервала
подколенные связки, он электризовал так, что тот после этого повесился. Так
вот, доктор мне и говорит: "Знаете что, вольноопределяющийся, вам знакомы
чудеса господа Иисуса из Евангелия? Так вот, такие чудеса для нас - раз
плюнуть! Вы мне нравитесь, потому что вы из Праги, и я пошлю вас туда, чтобы
вы могли посмотреть на свою мамашу, а потом заявите добровольно о своем
желании отправиться на фронт. Австрии нужны солдаты. Интеллигенция должна
служить этому скоту простонародью примером. Но если вы думаете, что у вас
рука изуродована, то я могу сделать чудо. Ведь вы видите: вот здесь глухие
слышат, хромые ходят, слепые видят, мертвые оживают. Мне сделать одно
какое-нибудь чудо - раз плюнуть".
Итак, я убежал из "дома ужасов", как мы называли тринадцатый номер в
Пардубице, и поехал в Прагу, в гарнизонную больницу на Карловой площади.
Главным там был самый знаменитый доктор на свете Халбгубер, который никогда
в жизни не видал больного человека и ловил солдат на лестнице, посылая их
оттуда на фронт. Мы его назвали белым призраком. Он говорил, что мы все
страдаем недостатком австрийской крови.
- В Младе Болеславе, - засвидетельствовал Швейк, рассерженный тем, что
ему не давали говорить, - полковым врачом был доктор Роубичек, но в частной
практике он был по женским болезням. И он сказал раз некоему Сланяржу из
Либня, когда тот заявил, что болен ревматизмом: "Это ничего, порция военного
вдохновения вас вылечит!" А Сланярж ему в ответ: "А не могли бы вы мне,
господин доктор, предписать его кило два?" Роубичек назвал его ослом, быком,
коровой, свиньей: "Я вас, чешская свинья, вылечу!" А Сланярж ему снова в
ответ: "Покорно благодарю, господин ветеринар!" Его посадили в карцер, а
потом отправили с первой ротой на фронт.
- Там на Карловой, - заканчивал вольноопределяющийся, - одна сиделка меня
укрывала от Халбгубера. Я прожил там с неделю и вдруг неожиданно попадаюсь
ему под руку в уборной, и он прямо в уборной прислонил свое ухо к моей
груди, чтобы узнать, как бьется мое сердце, и потащил меня в канцелярию.
"Этого человека пошлите прямо на фронт, пускай он постарается во славу
отечества".
- А как вас кормили в госпитале? - спросил Швейк.
- Ну, это было сносно. Вот только вечером мы должны были петь австрийский
гимн, а потом перед сном еще раз. Первый раз мы пели правильно, конечно, по
обязанности, а во второй раз, когда докторов не было, мы пели слова, которые
сочинил один такой "летчик".
Сохрани нас, Боже,
В госпитале подольше,
Чтоб и завтра было то же
И всего побольше.
Больше жрать и дольше жить бы,
За сиделкой - бисером,
А что фронт есть, что мы биты -
Мы на это - выс...
- А он здорово сочинил, - похвалил Швейк, а Марек добавил с сожалением: