Хлеб был провеян, сложен в амбар, солнце опять засветило, и Трофим
Иванович в субботу решил:
- Будем возить домой сено. Эй, ребята, идите в степь и пригоните с
пастбища коней и быков.
Их выгнали на рассвете, как только проснулись. В степи над росою
поднимался белый туман. Работники шли в том направлении, в каком им хозяин
показал рукой, шли уже целый час, и все время тянулось поле, а в поле люди,
лошади и скот, но ни лошадей, ни волов Трофима Ивановича нигде не было.
- Черт возьми, - вспомнил неожиданно Марек, - да ведь мы не знаем, кто и
где их пасет, Я вернусь и спрошу хозяина.
- А ведь верно, - согласился Швейк, - ведь уж целую неделю мы их не
видали. Так их, наверное, пасет общественный пастух.
- Да у них никто не пасет, - смело сказал Звержина. - По крайней мере я
никогда не видал возле стада никаких пастухов.
Марек ушел. Потом Звержина предложил:
- Иди туда, а я пойду сюда. Как только их найдешь, закричи мне или я
закричу тебе.
- Если ты найдешь лошадей, приезжай за мной, - кричал издалека Звержина
Швейку, - мы бы на них поехали, а быков погоним перед собой.
И с этим они разошлись в разные стороны, а Швейк пошел дальше в степь,
осматриваясь вокруг, чтобы поскорее пригнать скот хозяина.
На сжатых полях паслись огромные стада, но Швейк нигде не встречал таких
лошадей и быков, которых он бы мог признать принадлежащими Трофиму
Ивановичу. Когда ему случалось набрести на быков, пасшихся в одиночку, они
подымали хвосты и убегали. Точно так же было и с лошадьми. Едва только к ним
приближался Швейк, как они раздували ноздри, втягивали воздух, фыркали, били
задними ногами, и
Швейк только смотрел, как они летели по степи с развевающимися гривами и
хвостами.
Было жарко. Швейк уже выбился из сил; он снял блузу, лег, немного поспал
и опять принялся искать лошадей.
Недалеко виднелась уже другая деревня, когда ему улыбнулось счастье.
Возле пасшегося стада он заметил лошадей, в которых признал лошадей своего
хозяина.
Он подошел к ним и стал звать:
- Фуша, Фуша!
В то время как другие лошади бросились бежать, одна кобыла, вытянув шею,
стала принюхиваться к куску хлеба, который вынул Швейк из своего кармана.
Швейк победил. Он схватил лошадь за гриву, вскочил на нее, отделил от
стада шесть быков, о которых он не сомневался, что они принадлежат его
хозяину, и стал их гнать по направлению к своей деревне.
Это была чудовищная работа, так как быки отказывались повиноваться. Они
разбегались, тоскливо мычали и бежали назад к стаду. Едва Швейк возвращал
одного, как убегали три других.
- Раз я оказался в этой Америке ковбоем, то я не должен опозориться, -
сказал Швейк, сгоняя быков вниз в овраг. - Черт возьми, я повиновался
столько лет на войне, а тут мне волы4 не хотят повиноваться? Это забавно,
вот тут человек не может управлять шестью волами, а там два осла управляют
целыми народами!
Эта речь подействовала на волов. Возможно, это объяснялось тем, что когда
он их загнал в овраг, то стадо исчезло у них из глаз, они скучились и
побежали вместе, а лошадь пошла за ними быстрым темпом.
- Вот бы теперь на меня посмотрел гейтман Сагнер, - продолжал разговор
сам с собою Швейк. - Вот бы он поучился, как нужно вести солдат в бой.
Честное слово, это как у нас в армии: волы впереди, а офицер сзади.
Швейк выпятил грудь и, полный гордости от своего "офицерского" чина,
начал командовать во все горло.
Крик понесся по степи такой, что старый крестьянин, складывавший сено на
отдаленном поле, поднес руку к глазам, осмотрелся и затем неожиданно заорал:
- Эй, православные! Австриец - конокрад! Эй, люди добрые, гоните чертова
сына. Подожди ты, чертов сын, мы тебе покажем!
И он побежал к соседнему полю, отвязал от воза лошадь, вскочил на нее и
во всю прыть погнался за Швейком, отчаянно крича:
- Конокрад, конокрад! Держите его, у Петра Ивановича кобылу украл,
догоняйте его!
Шум, который поднял старик, разносился далеко по полю, как звук трубы
архангела о последнем суде, и произвел соответствующее действие. Со всех
сторон появились мужики на конях, бабы, девчата и дети, и по степи загудело:
- Конокрад у Петра Ивановича кобылу украл!
Понукая лошадей, крестьяне собирались окружить Швейка со всех сторон.
Швейк скорее почувствовал, чем увидал, что ему придется плохо, бросил волов
и стал бить сапогами в бока свою лошадь.
Рев всадников становился сильней и безумней. Самый отважный из них
направился было прямо к Швейку и так перепугал лошадь Швейка, что она
понеслась во всю прыть против желания ее всадника. Она рванулась вперед с
такой силой, что Швейк вынужден был схватиться за ее шею, чтобы не слететь,
и понеслась по полю, едва касаясь копытами земли, и, совершенно
неуправляемая, влетела во двор Трофима Ивановича, ожидавшего с Мареком,
когда пленные пригонят скот.
Швейк слез с лошади. Трофим Иванович его спрашивает:
- Где нашел? Зачем же ты ее так гнал, лошадь вся потная! - Но, осмотрев
внимательнее лошадь, он воскликнул: - Да ведь это вовсе не моя лошадь, ведь
это кобыла! Это кобыла, которую я в прошлом году продал Петру Ивановичу!
И в этот момент во двор влетело около пятидесяти всадников с криком: "Где
конокрад? Убить его! Закопать живьем!"
Они остановились, когда увидели Швейка с Трофимом Ивановичем. Хозяин
вышел к ним и широко развел руками:
- Ну, глупцы, глупцы, что с ними сделаешь? Пошлю я их за лошадьми - они
мне чужих приведут! Коней не знают, быков не могут найти, а говорят о себе,
что люди грамотные и что дома газеты читают! Возьмите, пожалуйста, эту
кобылу назад и отведите ее в Королевку, а Петру Ивановичу кланяйтесь.
Всадники повернули лошадей, выехали, а Трофим Иванович долго ругался и