Швейка донеслись их возмущенные крики и успокаивающий голос капитана.
- Черт их знает, что они хотят, - буркнул Швейк про себя, в то время как
голоса не утихали. - Я хотел их угостить, а они как собаки.
Он не знал, что киргизы не едят свинины и что они от нее сторонятся.
Через некоторое время оба кочегара вернулись и опять начали немытыми лапами
вылавливать из котла мясо. Швейк поужинал и решил выбросить из окна куски
оставшегося салама.
Он немного приоткрыл люк и бросил, но ветер занес шелуху назад, и пара
кусочков упала в чан киргизов.
- Сегей, сегей! - закричали они, показывая руками в чан, а Швейк,
полагая, что его упрекают в том, что он это сделал нарочно, старался их
убедить в противном:
- Ну, небось вы мной не брезгуете, грязные поросята! Но-но, только не
кричи! Я это выну, если ты не хочешь так жрать.
Он наклонился над чаном, вытащил нож и, ловя в рисе куски колбасы,
продолжал:
- Ты видишь, что я не лезу туда лапами. Я знаю, как нужно по-братски
относиться к другому человеку. Да не толкай ты меня, - предупредил он, когда
один из кочегаров толкнул его, и Швейк увидел в его раскосых глазах
выражение ужаса и бешенства. - Или, черт тебя возьми, я тогда не буду
вылавливать!
Кочегар еще раз толкнул его с другой стороны, и это поставило Швейка на
ноги.
- Не хочешь ли ты, сволочь, турецкая твоя душа, со мной ругаться?
Он толкнул киргиза. В ответ на это он получил пощечину, а другой кочегар
бросил в него тяжелым овчиным полушубком. Это уже вывело Швейка из себя.
- Так вы, татарская чернь, обращаетесь со мной так? А, черт вас возьми, я
вам покажу теперь Прагу!
Он вырвал из рук киргиза полушубок и начал им бить направо и налево. Они
схватили этот полушубок за другой конец. Швейк дернул за рукав и оторвал
его. Это было тяжелое массивное оружие, и когда он ударил одного по голове,
то уже другой должен был его поднимать. Швейк понял, что сила на его
стороне, и у него вырвался победный крик:
- Вон отсюда! Я тут хозяин!
И киргизы, словно неожиданно начали понимать по-чешски, вылетели на
палубу, а Швейк за ними. Но тут подошли на помощь своим землякам другие
киргизы, работавшие на пароходе, а на помощь Швейку поспешили Марек и
Горжин. На палубе разгорелось побоище. Прекратила битву полиция,
привлеченная на пароход шумом и криками. По крикам она узнала, что дерутся
австрийцы и с большим удовлетворением арестовала их и увела, не обращая
внимания на просьбу капитана, чтобы арестованные сняли сапоги, которые были
только что куплены на его деньги. Он шел за ними до самого участка и там
продолжал слезно молить, чтобы они разулись. Но в участке, когда выяснили,
что пленные эти те самые, о побеге которых вечером сообщил комендант, в
участке наступила такая радость, что пристав постучал кулаком по листу
бумаги и сказал капитану:
- Никак нельзя, голубчик, их нужно передать коменданту, а сейчас холодно,
босиком они бегать не могут. А потом, что бы обо мне подумал генерал?
А когда капитан продолжал клянчить, он собственноручно вытолкнул его за
двери.
Утром, когда писарь доложил генералу, что убежавшие пленные приведены
полицией, генерал опечалился:
- Что с ними делать? Они вечно будут убегать, вечно их будет преследовать
полиция, вечно их будут судить. К чему все это? Ах, страшная, бессмысленная
жизнь!
Через некоторое время они вновь предстали перед ним. Генерал подошел к
ним и ласково заговорил:
- Здорово вас, голубчики, городовые оттузили?
- Здорово, - произнес Горжин распухшими разбитыми губами.
- Замечательные синяки у них, - полюбовался генерал, глядя на лицо
Марека.
Швейк, не ожидая, что его спросят, коротко сказал:
- У меня спина, как отбивная котлета. А задница вся иссечена, даже каждый
волосок болит.
- Русский народ бьет сильно, - сказал с удовлетворением Евгений
Дмитриевич. - Ну что с вами, дети, теперь мне делать? Поедете в Сибирь -
пошлю вас в лагерь. Сегодня же вас отправлю. Значит, нужно бумаги им
приготовить, - сказал он писарю.
Через пять дней они выходили из вагона пассажирского поезда в Пензе, а за
ними два казака, которые проводили их к тем баракам, где Швейк несколько
месяцев тому назад читал надписи. Затем привели их в канцелярию. Там казаки
с ними попрощались, а принявший их фельдфебель посоветовал им:
- На вокзале сейчас стоят поезда с пленными. Садитесь куда хотите. Они
вас довезут в Сибирь, там в лагере вам будет хорошо.
И когда они оказались одни, Швейк стал искать свою надпись и,
осматриваясь вокруг, радостно говорил:
- Га, да она, Россия-то, вовсе не такая большая, как говорят, раз тут
человек оказывается два раза на том же месте за год! Ну, ребята, мы скоро
тут будем как дома!
В ЛАГЕРЯХ СИБИРИ
Лагерь военнопленных в Сибири был ящиком для людей-солдат, которые в
мировой бойне были отброшены в сторону и представляли для того, кто их взял
в плен, непригодный, бесценный и лишний материал. Солдат ценился только в
казармах, только на фронте, о нем заботились и в окопах, и в больницах,
стремясь как можно скорее восстановить его боеспособность. Но плен был одним
из тех звеньев, которое выпадало из общего колеса событий; пленные выбывали
из строя, как вагоны со сломанной осью убирались с железнодорожного пути.
Существовали Красные кресты, организации, на обязанности которых было
заботиться о военнопленных, смотреть и стремиться к тому, чтобы им можно
было жить по-человечески. Но эти организации выполняли миссию больше лишь на
бумаге.