опять за мужиками. Затем приказал, чтобы с порожними санями они подъехали к
первым вагонам, открыли их и выгрузили их содержимое. Конвойные залезли в
вагоны и стали подавать вниз странные свертки в серых тряпках: живые трупы -
без ног, без рук, людей с выжженными глазами, с отбитыми подбородками и
неподвижными, согнутыми спинами. Они клали их вдоль и поперек саней, как
полена, и офицер, с ужасом глядя на них, широко разводил руками.
- Вот что война наделала! Ничего, ребята, скоро мир будет, и вы поедете к
вашим женам и детям.
И он не понимал, отчего инвалиды на санях подымались и снова падали,
тряслись, когда сани переезжали через рельсы, и крестьяне, смотря на них,
крестились от страха.
А затем он стал во главе и важно подал команду:
- Ну, вперед, ребята, пойдем в лагерь, там будет хорошо!
Они дошли до длинного забора, за которым стоял большой павильон. За ним
чернел ряд домиков с маленькими грязными оконцами. Солдаты сложили обмерзших
в снег, а здоровых ввели в канцелярию. Там их переписывали. К инвалидам в
это время подошло несколько коров и лошадей, покрытых инеем, на длинных
гривах которых висели сосульки. Они обнюхали незнакомые существа и, сопя,
уставились на них.
Это обстоятельство дало повод Швейку заметить:
- Вот скотина, жаль ее, что она не может никогда понять в совершенстве
человека, - она не знает и никогда не узнает, что такое европейская культура
и цивилизация.
Переписанных отвели в бараки, и русский унтер-офицер, сопровождавший их,
показал на дощечки с надписью:
- Ну вот, каждый в свой угол.
На дощечках были лаконичные надписи: "Чехи", "Немцы", "Сербы".
Горжин первый вошел в барак и крикнул из темноты:
- Эй, ребята, как раз тут место для троих!
- Для тридцати тоже, - ответило сто голосов. - Откуда вас черт несет?
Едете с фронта? Скоро уж мир?
- Скоро, в тот же день, как его подпишут, - важно сказал Горжин.
Ему ответили издалека:
- Не валяй дурака!
- Да тут пахнет, как в аптеке, - заметил Швейк, залезая за Горжином на
нары, в то время как Марек
стал жаловаться на тяжелый запах, и кто-то возле него заворчал:
- Мог бы с фронта привезти газовую маску. Не хочешь ли ты, чтобы в лагере
попрыскали одеколоном?
- Вот этого бы я хотел, - ответил Швейк с достоинством, на что кто-то за
ним проговорил:
- Так тебе бы быть генералом или хотя бы каким-нибудь дохлым капитаном,
им тут хорошо живется. Кузманек живет в Петрограде и пять литров спирту
каждый день может выпивать. Ну да, офицерам живется хорошо.
Говоривший глубоко вздохнул, а с другой стороны от него кто-то отозвался
пискливо:
- Эх, братцы, было бы достаточно и чина лейтенанта. Когда мы были в
деревне Попику-шине, там наших пять лейтенантов было, жили у попа, пятьдесят
рублей ежемесячно местное воинское управление приносило им на руки. А они
только пьянствовали и возились с бабами. Жена попа, фельдшерица, учительница
- все, что не воняли навозом, ходили к ним и пьянствовали до самого утра.
Потом у них начиналась музыка, и один из них, когда нас уже уводили из
деревни, там застрелился.
- И похороны, значит, у него были с музыкой? - заботливо спросил Швейк,
на что пискун сердито ответил:
- Иезус-Мария, вот балда, возьмите его за рупь двадцать! Ведь я же
говорю, что он застрелился из-за музыки.
- Она, наверно, сделала его нервным, - заявил Швейк, направляясь в
темноте на звук голоса, - С ним это случилось, как с тем профессором
математики, что квартировал на Ечной улице в новом доме. Рядом с ним жила
семья одного советника. Семья эта сдала комнату одной барышне из
консерватории, чтобы она им играла на пианино. Ну вот этот профессор через
четырнадцать дней пошел к Швестку, купил браунинг и...
Швейк не успел договорить. Кто-то крикнул:
"Запеваем!", дал тон, и весь барак вдруг загудел таким множеством сильных
голосов, что задрожали нары:
В беседке ресторана
Мы говорили,
Музыка играла нам...
Пение окончилось, и Швейк принялся восторженно хлопать, а человек с
пискливым голосом с презрением посмотрел на нары:
- Это все мальчишки из Моравии. В их песне недаром сказано: "О, каких
лошадей рождает земля твоя".
- Ты особенно там не рыпайся, - крикнул кто-то снизу, - чтобы мы тебе не
показали силу ганаков10. Вы, чехи, в драке никуда не годитесь... И не хочешь
ли ты, свинья, получить по зубам? Вы, изменники...
- Приятель, - обратился пискун к Швейку, - лезь на свои нары. Иначе
подеретесь, и стража нам всыплет.
И он показал в угол, где поблескивала лампа русских солдат. В это время
оттуда вышел солдат и закричал:
- Ну, стройся на поверку! Выходите! Поскорей!
Он отстегнул широкий толстый ремень и начал сгонять обитателей нар.
Пискун, наклонившись к Швейку, сказал ему;
- Он пьян. Они целый день пьют политуру и денатурат. Они нас обкрадывают.
Сейчас нас будут считать.
- Ну, десятники, поставьте людей, - командовал взводный, и представители
десятков показывали ему своих людей:
- Двое здесь, трое босые, у одного нет брюк, у другого нет шинели, один
на работе. Вот тебе десять.
Взводный спокойно сделал отметку в блокноте и направился к следующему.
Тот тоже твердо перечислил весь свой десяток, и так двести пленных
австрийско-русским способом размножились до пятидесяти двух десятков.