Гудечек заломил руки от безнадежности своего положения и, положив на них
голову, застонал: - Хорошо еще, что никто не заметил этого скандала, иначе
сидеть бы мне с вольноопределяющимся! И что только напало на этого человека
- ругаться с ними? Он с ума сошел. Какая странная мысль пришла ему в голову!
- Главное в этом деле, дружище, - сочувственно сказал Швейк, - то, что ты
не мог ей понравиться. Да, ты не особенно-то красив, а женщину, особенно
если она молодая, нужно обольстить красотой, чтобы...
- Или возбудить в ней сочувствие, - вставил в речь Швейка пискун.
- ...чтобы с ней можно было что-нибудь сделать, - продолжал Швейк. - Мы,
мужчины, хотя и старимся, но сердце у нас все время остается молодым. А
женщина? Как только ее немного прибьет мороз, то ты можешь быть хоть майской
почкой, а она на тебя даже и не плюнет. Для изучения этого вопроса должны
быть курсы сексуальной патологии, как говорил один медик. Она, такая
баронесса, выглядит молодой, но сердцето у ней давно, должно быть, погасло,
- Швейк снял ботинки и, развешивая над головой потные портянки, чтобы они
просохли, глубоко вздохнул: - Я вам сейчас расскажу об одном таком случае,
что делает баба, когда она состарится прежде времени. В Хиняве у Беруна жила
одна такая женщина, звали ее Мария Котцман. Она была вдова, и ей не было еще
сорока лет. Это была баба, которая так ненавидела своего умершего мужа, что
не могла переносить даже и его собаку Вореха, которая всегда ей мешала. Как
только эта собака придет в комнату, так она сейчас же кричит дочери: "Выгони
эту тварь! Она вертит хвостом, делает ветер, а меня знобит!"
- Такая вдова хуже, чем семь египетских казней, - убежденно подтвердил
Гудечек. - Вольноопределяющийся сделал глупость, - перевел разговор на
другую тему Гудечек, - тут никакое рыцарство не поможет. Зачем ей говорить,
что он думает о границах? Давали ему шестнадцать рублей, и брал бы их,
десять прожрал бы и прокурил, а шесть отдал бы нам!
- Да, но за мыслями и за языком не углядишь, - сказал Швейк. - Он думает,
потому что он студент, а как бы он не думал, если мысли приходят ему в
голову? Каждый, кто не дурак, должен ворочать мозгами. А они хотят
контролировать все, что даже думают люди. Да ведь иначе куда бы это зашло,
если бы каждый думал то, что хотел? Ни у кого не было бы никакого порядка в
мыслях. Этак бы, пожалуй, люди думали все, что хотели, и государственной
прокуратуре за этим не усмотреть бы! Вот Марек, он человек разумный, и мысль
о границах взбрела ему в голову как-нибудь, и он не догадался скрыть ее.
Есть на свете такие люди, что до самой своей смерти не поймут, как с ними
могли случиться те или иные события.
Между тем как бравый солдат Швейк развивал свою странную теорию о
загадочности появления некоторых мыслей и взглядов, на гауптвахте русские
солдаты расспрашивали Марека, за что его туда посадили. Они утверждали, что
начальник лагеря хотя и немец, но человек справедливый. Узнав причину ареста
Марека, они сказали ему:
- Не нужно было тебе этого делать. Эти барыни много ящиков с собой
привезли, раздавать вещи будут, а ты ничего не получишь.
На другой день Горжин, возвратившись из города, заявил, что после обеда
начнут раздавать подарки, что в городе он открыл православную роту,
состоящую из сербов, русин и перешедших в православие чешских пленных, что и
сам он намерен перейти в православие, для того чтобы ходить по ресторанам и
не бояться городовых. После этих новостей Гудечек впал в раздумье и, когда
Горжин подтвердил, что пленные из православной роты пользуются полной
свободой передвижения и заработка, воскликнул:
- Так и я пойду в эту православную роту и тоже перекрещусь! Я думаю, что
новый бог поможет мне найти какую-нибудь девчонку, больше я не могу
выдержать!
ДОЛОЙ РИМ!
Отец Иоахим, преподаватель закона божьего в женской гимназии города
Омска, был человеком богобоязненным, мечтательным и всем сердцем преданным
славянскому делу.
Это он, отец Иоахим, настоял перед начальником лагеря на том, чтобы
православные солдаты были отделены от остальных пленных, и он же организовал
депутацию попов к губернатору с просьбой, чтобы пленным, а главным образом
чехам, было разрешено переходить из католичества в православие, а после
первых удачных шагов в его голове возникла идея обратить всех
славян-католиков в православие.
Горжина, когда тот пришел к нему просить принять его в лоно православной
церкви, он принял с неподдельным восторгом. Услышав, что в лагере много
пленных, желающих перейти в православие, он восторженно обнял Горжина:
- Хорошо, очень хорошо! Переговори с товарищами, уговорись с ними и
приходи ко мне. Мы вас сразу всех перекрестим. Только тебе придется
разыскивать крестных отцов, ну да я укажу, к кому идти.
Когда Горжин вернулся в лагерь, перед ним развернулась необычайная
картина. Перед складом стояли немцы, за ними мадьяры, румыны, итальянцы. Они
по четыре входили в барак, и оттуда каждый выходил, неся в руках коробку
белья, шинель, одеяло, ботинки, по пачке спичек, махорку, папиросы. Русские
солдаты стояли вокруг них шпалерами и не пропускали никого из толпы,
состоящей из чехов и сербов, завистливо наблюдавшей за раздачей подарков.
Русские солдаты с видом знатоков смотрели на подарки и говорили:
- Очень хорошее, на базаре пятьдесят рублей получишь.
Предложение Горжина перейти всем в православие в этой суматохе осталось
без всякого внимания. А когда он рассказывал о том, как православная рота
хорошо живет, питается галушками с капустой и гуляшом и что при крещении
каждый получает от крестного отца не менее трех рублей кроме приглашения на
чай и блинчики, то на него даже прикрикнули:
- Не заговаривай зубы! Ты видишь, что все заняты, нам не до твоего бога!
Распределение подарков шло очень быстро. Многие, отнеся один раз
полученные подарки в барак, возвращались вновь, уже уговариваясь с русскими
солдатами о продаже им второй партии. Из барака раздавался ласковый
материнский голос графини Таксиль, которая собственноручно подавала
коробочки папирос и спичек, и воркующий смех баронессы, сзади которой стоял
Гавриил Михайлович, рассказывая ей по-русски тонкие анекдоты для некурящих.
Полковник Клаген, который одно время стоял, наблюдая за раздачей,