предлагал переписать всех пленных, чтобы каждый из них подтвердил получение
собственноручной подписью. Но дамы из Красного креста отвергли это
предложение со смехом:
- О, это все наши. Для всех хватит. Между тем, пленные с тревогой
наблюдали за раздачей подарков, за тем, как ряды ожидающих не только не
уменьшались, а прибавлялись. Пискун сказал Швейку:
- Там вон идет полковник, наш будущий хозяин, пойдем к нему, он нас не
съест, самое большое - это даст по морде.
Они обогнали начальника и, щелкнув каблуками, молодцевато стали во фронт.
Когда Клаген удивленно посмотрел на них, пискун сказал громким, как
натянутая струна, голосом:
- Ваше высокоблагородие, гер оберст! Я портной, который будет шить для
вашей мадам, а моего приятеля вы изволили взять к себе слугой. Господин
полковник, просим поставить нас в очередь к венграм, что получают подарки,
мы бы вас за это отблагодарили.
- Да ведь вы же чехи, не правда ли? - удивленно проговорил полковник, -
почему же вы хотите быть венграми?
- Разрешите сказать: только потому, что чехи ничего не получат, - сказал,
хитро подмигивая, пискун. - А мы, господин полковник, изволите сами видеть,
в одежде нуждаемся.
- Дамы утверждают, что на всех хватит, - нахмурился полковник. С минуту
он раздумывал, потом повернулся назад: - Пойдемте, я попрошу об этом.
Он вошел в барак, подозвал к себе фельдфебеля и, показывая ему на пискуна
и Швейка, сказал:
- Послушай! Вот этих двоих Поставь в первые ряды.
- Слушаю, ваше высокоблагородие, - громко сказал фельдфебель и, беря
каждого за шиворот, толкнул их к венграм.
Через пять минут они уже вышли назад с охапкой подарков, и пискун, когда
они пришли уже в барак, закричал:
- Это только для нас! Это полковник нам дал за то, что мы будем у него
работать!
Их окружили пленные, и Швейк, радуясь, достал ботинки, в которых
оказались кусок мыла, мазь от вшей, гребенка и тому подобное. А когда со
двора пришли вести, что румыны и итальянцы уже получили подарки, что раздача
на сегодняшний день окончена, что румынам, получившим последними, досталось
только по одной коробке на двоих и что те, кто получил шинель, не получил
одеяла и наоборот, то барак превратился в гнездо шмелей, в которое бросили
камнем. Он жужжал, гудел, на нарах роились пленные, как пчелы, и, несмотря
на то что один оратор хвалил Красный крест и утверждал, что он слышал
собственными ушами, что чехам обязательно будут раздавать подарки отдельно,
было решено рано утром послать депутацию к начальнику, чтобы он позаботился
о справедливом распределении привезенных подарков.
Барон Клаген любезно принял депутацию, выслушал жалобу, подтвердил, что
она вполне обоснована, а затем пожал плечами и сказал:
- Вы люди разумные, судите сами, что я могу сделать? Дамы из Австрии,
вещи из Австрии, вы солдаты австрийской армии. Я, само собой понятно,
разделил бы так, чтобы всем досталось поровну, но что я могу сделать против
их воли? Мне непонятно, какое положение занимают чехи в Австрии, но я могу
заверить вас, что даже и барон Клаген не может препятствовать этим дамам
приводить в исполнение свои желания.
И уже после ухода депутации он вспомнил, что еще не решил вопроса о том,
что делать с Мареком, допустившим грубую выходку по отношению к дамам в его
присутствии.
- Я вам приказал, чтобы вы мне сейчас же утром привели пленного, которого
я вчера вечером арестовал. Почему вы этого не сделали до сих пор? Позвоните
сейчас же в лагерь фельдфебелю, пусть он его немедленно приведет сюда под
конвоем, - сказал он писарю.
Это был короткий допрос с пространным ответом Марека. Полковник просил
его рассказать о национальной политике Австрии, о положении различных
народностей, живших в границах этого государства, об отношении династии к
народу, а затем, пытливо смотря на Марека, сказал по-русски:
- Нехорошо то, что вы вчера сделали, это поступок не геройский. Нарушать
присягу и идти на фронт против собственных братьев - это легко. Ведь вы же
имеете право стать офицером, а впрочем, мы, очевидно, не понимаем друг
друга. Нет ничего хуже, как в темной толпе поднимать дух бунтарства. -
Полковник, размышляя, прохаживался по канцелярии, а затем остановился возле
Марека: - Вы католик или православный? Я скажу отцу Иоахиму, чтобы он принял
вас в православную роту, тогда вы будете свободным, и раз вы интеллигент, то
можете найти себе работу. Но всякий нигилизм бросьте!
И уже не смотря на Марека, он продиктовал писарю письмо, в котором просил
отца Иоахима, чтобы он подателя сего письма по особым причинам принял в свою
роту и хорошенько о нем позаботился.
Тем временем, пока Марек отвечал на вопросы попа по поводу того, что с
ним произошло, в лагере чехи получали в подарок коробку спичек, шесть
сигарет, баночку серой мази и мешочек неприятно пахнущего порошка от
насекомых. Дамы Красного креста уже при этом не присутствовали, и барак
гудел от недовольства. На человека, который попытался их успокоить, они
кричали: "Старый осел, идиот, австрийский дурак!" - и ему было предложено
сейчас же убраться из барака. Когда он отказался, ссылаясь на то, что по
национальности он чех и должен остаться среди своего народа, его выбросили
соединенными силами на мороз.
- Чтобы вы, хамы, необразованная скотина, знали, - плюю я на вас! Я пойду
к немцам и запишусь как немец. Если бы я, скоты вы эдакие, сделал это
пораньше, то теперь уже многое бы получил! - кричал он неистово. Затем
собрал свои пожитки, надел шапку и продолжал свирепо ругаться: - Вот так
чехи, вот так интеллигенты, вы свиньи! Если бы вы были воспитанными людьми,
то вы бы иначе обращались с человеком! Смотрите, я иду к немцам. Вот так
земляки, поцелуйте меня в задницу!
И заметив, что никто не спешит исполнить это его предложение, он печально
потащился, посматривая назад, к бараку, где висела дощечка с надписью:
"Австрийская армия, немцы".
А в бараке пискун и Швейк, одетые в новое, раздавали свои старые пожитки