тем несчастным, которые ничего не получили. Пискун, смотря задумчиво на свои
бутылочки, соображал, что ему делать с этой коллекцией.
- С собой я их не возьму, - решил он наконец. - А голодом их тоже мучить
не буду. Я хотел бы знать, как их сестрам удалось подкормиться на этих
курвах, - сказал он. - Ребята, кто продаст за хлеб порошок от вшей?
Двадцать рук протянуло ему полученный подарок в бумажке. Пискун разорвал
пакетик, открыл бутылочки и сказал трагическим голосом:
- Погибайте, бедняжки, все, отравлю вас, как травят солдат на фронте,
удушливыми газами!
Он насыпал порошка в бутылку до самого горлышка и потряс ее. Вши
оживились и весело полезли по стенкам, пытаясь выбраться из бутылки.
- Заткни, заткни, а то полезут на нас! Или пусть они лучше долго не
мучатся, - сказал со страхом Швейк.
Прежде чем идти спать, они снова посмотрели в бутылку. Вши ворочались,
клопы ползали, словно пробуждаясь от сна, и, глядя на них, пискун начал
ругаться. Затем он надел шинель и собрал бутылочки.
- Я иду на двор, брошу их в уборную. На другом конце барака Горжин
рассказывал о роскошной жизни в православной роте, о том, что теперь, когда
чехи разошлись с Австрией, необходимо порвать и с католическим Римом. Он
записывал всех, кто соглашался, что в этих бараках можно подохнуть и что
пора поискать нового бога, раз старый, будучи всемогущим и всеведущим, не
позаботился о них настолько, чтобы их наградили тельником и нижним бельем.
Список с фамилиями желавших получить крещение, уже занимал целый лист.
Горжин разлиновал новую страницу, потом сосчитал фамилии:
- Двадцать семь. Ребята, еще нужно, догоним до ста! Кто хочет еще?
- Ну так я, - сказал кто-то из лежащих на нарах, - а в Австрии нам за это
ничего не будет?
- Да что, разве это у тебя на лбу будет написано? - убеждал его сосед.
- Ну так напиши там: Ян Покорный. Я буду креститься под фальшивой
фамилией.
- Еще двух! Ну, продолжайте, ребята! - подзадоривал Горжин.
- Ну запиши меня! Я тоже перейду, говорят, что они дают сахар. Напиши:
Вацлав Пшецехтел.
- А меня запиши последним: Франта Полак. Я украл на базаре кусок сала, а
меня поймали, ну и здорово наколотили, а православного, говорят, не бьют.
Русский солдат вылез из будки и погасил лампу. В темноте кто-то закричал:
- Ребятушки, будем петь!
- А какую?
- Какую-нибудь революционную! - предложил кто-то.
И через пять минут от песни зазвенели стекла в бараке:
Пусть сгинет Берлин, пусть сгинет Вена,
Пусть сгинет австрийская династия!
А пражскую полицию взорвем мы бомбами,
Да, бомбами, да, бомбами!
ШВЕЙК СЛУЖИТ В СИБИРИ
В субботу солдат отвел пискуна и Швейка на квартиру Клагена; мадам Клаген
сама встретила их в коридоре и, приветливо улыбаясь, подала им рубль.
- Зайдите с солдатом в баню. Смотрите вымойтесь хорошенько, и вы, когда
вернетесь, скажите горничной, - обратилась она к портному, - чтобы она вас
записала, а вы - как ваше имя? - Иосиф? - скажите дворнику, чтобы он вам
показал, что надо делать. Сегодня делать ничего не будете, только то, что
необходимо перешить, я вам потом покажу.
Баронесса, зашуршав юбками, ушла в квартиру, оставив после себя облако
сильных духов.
Дворник Семен Павлович Шумов - тип русского набожного человека и пьяницы,
считал, что задача его жизни состоит в том, чтобы молиться Богу, воровать
все, что плохо лежит, таскать краденое на базар и раздобывать на вырученные
таким образом деньги самогон.
- Так, голубчик, к нам, к барину на службу пришел? - покачал он головой,
когда Швейк ему представился. - Значит, у барина служить будешь? Будешь ему
чистить сапоги, вычистишь так, чтобы они зеркалом были, из шинели пыль
выбьешь, самовар поставишь, печки растопишь, воды наносишь. Да, да, много
работы будет! Коридоры выметешь, натрешь полы.
И добрый Семен Павлович перечислил всю ту работу, которую делал он вместе
со всем персоналом. Потом он принялся посвящать Швейка в тайны дома.
- Кухарка Нина Федоровна ни черта не стоит. Она больше, чем тебе
полагается, мяса ни за что не даст. Спирту от нее никогда не достанешь.
Сама, сукина дочь, водкой горло полощет, гости бывают у нас часто, гуляют
часто, и, если хочешь, в бутылке на дне всегда что-нибудь да останется.
Потом не забудь, что я тут, и когда ты, пес австрийский, что-нибудь получишь
- не забудь про своего друга, принеси. Капля идет на пользу, а влага не
вредит. Прости, господи, грехи мои!
Дворник щелкнул себя пальцем по шее, подошел к почерневшему образу в
углу, перекрестился перед ним и сел возле Швейка на кровать.
- Ну а горничная Зинаида Сергеевна - это вот штучка, ох, бедовая! Она бы
и с офицерами могла ходить спать, с этой уж будь поосторожнее; сама не
курит, ну а папиросу у барыни свистнет и мне, бедному, принесет. И рюмочкой
ликеру меня не забывает! Вот если бы, братишка, ты мог с ней так вот, - и
Семен Павлович сделал красноречивый жест пальцами, - ох и сладко бы тебе
было жить у нас! Она, может, и ключи у барыни взяла бы для тебя! - Дворник
посмотрел молитвенно на икону, как бы призывая ее на помощь в этом деле, и
вздохнул: - А твой товарищ, что же, будет барыне шить? Она щеголиха. Если он
ловкий, то может попробовать и барского мясца, у нее в голове ветер. Офицер
тут один с ней завел шуры-муры, но она больно мужа боится. Говорят, что он
на дуэли из-за нее нескольких тут порубил. Он немец, а с немцами шутки
плохи! Вот я тебе покажу, где ты будешь жить.
Он повел Швейка в заднюю комнатку. Это была маленькая и темная каморка с
двумя железными койками и соломенными тюфяками, столиком, двумя стульями и
рукомойником. Швейк распаковал прежде всего свои вещи, а потом начал
развязывать вещи товарища. В это время в сопровождении горничной пришел
пискун.