счастье, что у нас нет операционного зала. Тут было бы столько операций, что
от работы можно было бы слечь. Больных, требующих операций, я посылаю в
городскую больницу, а здесь я оставляю только больных внутренними болезнями.
К чести Ванека необходимо сказать, что каждого, кто пытался симулировать,
избегая работы, он посылал в русскую больницу к Давиду Карповичу.
- Да, да, вы посылаете, нам на шею. Сам избавляется, а коллеге посылает.
А ваш младший доктор, он по какой специальности? Коллега, вы по каким
болезням?
Марек только что раскрыл рот для ответа, но Ванек его предупредил:
- Он по венерическим, лауреат парижской академии, и в душевных болезнях
хорошо разбирается. Давид Карпович доверчиво наклонился к Мареку.
- Коллега, реакцию Вассермана сможете правильно сделать? Мне она никак не
удается. Мне она необходима самому, - сказал он с улыбкой.
Ванек заметил, что разговор заходит слишком далеко и что Марек может себя
разоблачить, и поспешно сказал:
- Дорогой доктор, не хотели ли бы вы пройтись по больнице? Для вас
занятного ничего тут нет, но ваше внимание будет приятно моим больным.
И он пошел впереди польщенного доктора среди коек и всюду говорил:
"Инфлуэица, инфлуэнца, инфлуэнца".
Давид Карпович смотрел так, как будто вполне доверял своему гиду, а потом
обратился к Мареку:
- У вас есть симулянты? Они очень хитры. Наши люди неграмотные, но иногда
такие вещи выдумывают, что только ужасаешься. Капитана Бойкова знаете? Один
из ваших его обокрал. Капитан, отложив в сторону шинель и шапку, чтобы при
допросе ему не было жарко, побежал за солдатом, а пленный в это время надел
его шинель и шапку и скрылся. Охрана его пропустила и только удивлялась, что
он так по-настоящему отдал честь, как отдавал ее всегда сам Бойков!
Тут доктор повернулся к койке, с которой раздавался стон. На одной из
коек метался, корчился, закрывая лицо обеими руками, человек, который
сбросил с себя шинель и начал яростно колотить ногами.
- Что за болезнь? - проговорил Давид Карпович.
- Эпилепсия, связанная с манией преследования, - спокойно ответил Марек.
- Температура повышена? Припадки частые? - заинтересовался доктор.
- Редкие, но очень опасные. Кроме того, он бросается, - начал врать
Марек, направляясь к больному.
Он положил ему руку на лоб, отстранил руки Швейка и, глядя ему в глаза,
зашептал:
- Он тебя не знает. Будь потише. Это простая случайность.
- Как вы его успокоили? - с любопытством спросил доктор, - Гипнозом,
внушением? И Ванек снова предупредил ответ:
- Я вам говорил, что в душевных болезнях он прекрасно разбирается.
Теперь Давид Карпович сам подошел к Швейку и подержал его руки в своих,
смотря на свои часы. Затем констатировал:
- Пульс очень частый. - Он вытащил термометр, положил его Швейку под
мышку, а сам стал смотреть ему в глаза: - Зрачки расширены. Часто у вас
болит голова? Чувствуете ли вы ее?
- Я чувствую свою голову еще с малых лет, - старательно ответил Швейк, -
и чувствовал я ее несколько раз, особенно когда кто-либо давал мне
подзатыльник. Это я даже чувствовал на другой день, а особенно после
выпивки. Я думаю, что без головы человеку было бы лучше, тогда ее нельзя
было бы разбить стаканом. А вот сейчас я ее уже не чувствую, ну, слава Богу,
мне уже совсем хорошо, совсем отлегло.
Швейк вынул термометр и, выждав, пока доктор сказал: "Температура
нормальная", поблагодарил его:
- Ох, как вы мне помогли хорошо, наши доктора никогда мне такого
лекарства и не давали.
Давид Карпович осмотрел пациента пытливым взглядом:
- Давно ли у вас припадки?
- Около четырнадцати дней, - ответил Швейк, - мне все кажется, что по мне
все время кто-то пасется.
- Вы успокаиваете его всегда гипнозом? - расспрашивал доктор Марека. -
Капитан Бойков очень интересуется оккультизмом, гипнозом и тому подобными
вещами. Я вас с ним познакомлю. Когда-нибудь приведу его сюда.
И едва он договорил, как Швейк заметался еще сильней, чем в первый раз.
- Я тут не останусь, я чувствую, что мне тут придется плохо. Тут пахнет
плетью, и могло бы легко дойти до недоразумения. Я буду только ходить спать
сюда. Теперь пискун шьет у одного еврея, а я с Горжином буду делать у него
перстни и кольца.
И Швейк ушел, чтобы начать новую жизнь.
ПРЕДПРИЯТИЕ БЕЗ КОНЦЕССИИ
Если бы после войны не осталось памятников, вдов, сирот, туберкулезных,
спекулянтов и революций, нищеты и богатства, хозяйственного хаоса и кризиса
во всем мире, костылей инвалидов, искусственных рук, упростившейся жизни и
проституток, то кроме всего этого еще остались бы две вещи, характеризующие
войну: солдатские записные книжки со стихами и песнями и солдатские перстни.
В то время как в тылу люди, богатевшие с каждым днем, снимали с пальцев
золотые кольца с дорогими камнями и обменивали их в пользу Австрии на
плоские кружочки с надписью: "Гольд фюр эйзен", а для тех, кто не
воспринимал по национальным соображениям этой немецкой надписи, существовали
кружки с чешской надписью: "Я отдал золото за железо", - на фронте солдат
брал кусок алюминия, осколок от шрапнели, который раздробил черепа его
товарищей, вытачивал в куске кирпича форму кольца, расплавлял металл и
отливал перстень.
И, страдая в окопах, он долгое время ножом вырезал и обтачивал перстень
со знаменательной датой "1914".
Позже солдаты стали обзаводиться напильниками и выплавлять перстни для
членов своей семьи и своих знакомых, чтобы привезти им подарок с фронта, как
привозят гостинцы с ярмарки. Тогда уже начали вытачивать даты: 1914 - 1915,
а когда война все не прекращалась, к этим годам добавили и 1916. В этом 1916
году многие уже превратились в кустарей и регулярно снабжали рынок
перстнями. Они не вытачивали на них уже даты ужасных лет, ибо эти даты