вагонам прицепляют паровоз.
- Вы, Василий Петрович, человек, повидавший свет и бывалый. Вы окончили с
наградой?
- Я, ваше превосходительство, учился довольно плохо, - ответил капитан,
добавляя про себя: "А за тобой, мошенник, в воровстве не угонюсь".
На вагон, в котором находились Ванек и Марек, Швейк прибил гвоздями знак
Красного креста, для того чтобы в него "не трахнул немец". А когда поезд
тронулся и прошел вокзал, Швейк высунул голову из окна и помахал рукой
капитану.
У ФРОНТА
Никому не представляется такой возможности повстречаться с новыми людьми
и приобрести новые знакомства, как обитателям городов и деревень,
расположенных в районе военных действий.
Иногда до четырех раз за день занимают их избы новые отряды войск, а
иногда несколько раз они переходят из рук в руки. Никто никому не говорит
своего имени, никто ни с кем не обменивается визитной карточкой, но со
стороны гостей наблюдается по отношению к хозяевам большая доверчивость, а
интимная дружба при этом подразумевается сама собою. Гости нисколько не
стесняются и ведут себя как дома.
Офицеры нисколько не считают себя виновными в нарушении супружеских прав,
если они ложатся в постель вместе с женой владельца дома, который
устраивается здесь же, с другой стороны, беспокойно ворочаясь, чтобы
напомнить своей жене о ее долге, и щипля себя, чтобы не уснуть, причем, как
только ночлежник начинает переворачиваться, глава семьи перестает дышать...
То же самое не считается нарушением семейных прав, если располагается с
десяток солдат в спальне дочери хозяина дома или в кухне, где на печи спят
две женщины и выглядывают несколько детских голов.
Все это делается потому, что страна в опасности, и всякий разврат,
насилие и безнравственность, совершенные в одну ночь, утром смываются
орудийным выстрелом, раздавшимся с противоположной стороны: да здравствует
защита народа и оборона отечества!
Офицер Алексей Прокофьич Баранов, командовавший 208-й рабочей ротой,
отправленной на позиционные работы из Витебска, уже в поезде убедился, что
такого счастья, как располагать ротой пленных и быть их неограниченным
властелином, больше в его жизни никогда не представится и что это
обстоятельство нужно использовать как можно полнее. Поэтому сейчас же в
Молодечно, где они остановились, выжидая дальнейших распоряжений от штаба,
он продал еврею половину лопат и кирок, топоров и мотыг, которые, по его
мнению, были излишни.
За это он получил восемьсот рублей. Но так как он был поклонником круглых
цифр, то прибавил к этому два мешка сахару и ящик чаю, за что евреи ему
добавили еще двести рублей.
В восторге от своих способностей, проявленных в том, что он быстро
освоился со своей задачей начальника, он обходил поезд, ожидая солдат,
которых должны были назначить ему в Молодечно в качестве конвоиров.
Солдаты пришли, заглянули в каждый вагон и заявили, что всякого, кто
попытается бежать, они расстреляют на месте. Это были старые ратники
ополчения, сибиряки, в общем хорошие люди, которые впервые увидели железную
дорогу, когда их везли на позиции, и пленных они на самом деле боялись.
Сейчас же вслед за этим был получен приказ: роте отправиться походным
маршем в Будслав, на постройку дороги, о расквартировании заявить на месте,
где комендатура для этой цели назначит свободную деревню.
В этот день чиновник возымел благие намерения послать в интендантство за
хлебом, но приказ требовал немедленной отправки, а раздача хлеба задержала
бы роту не менее чем на час. Поэтому было решено:
- Вон из вагонов, выступать в поход! Одновременно он приказал раздать на
руки инструменты. При этом оказалось, что даже на одну треть ни лопат, ни
кайл не хватит и что работать будет нечем. Однако офицер не унывал:
- Ничего, зато не будет тяжело в походе, а при работе будете меняться.
И действительно, за весь переход, продолжавшийся четыре дня, никто не
предъявил особого желания нести десятикилограммовые железные ломы, а позже
во время работы никогда не происходило драки из-за инструментов. Те, которым
их недоставало, говорили:
- Мы здесь не для того, чтобы работать: самое большее - это мы можем
советовать вам.
От поезда рота тащилась, как караван верблюдов через Сахару. Мартовское
солнце вонзало свои молодые лучи в снег, под которым хлюпала вода. Ванек еще
на вокзале заявил, что его ботинки промокли, и едва вошли они в местечко,
как он забрался на прогнившие доски, служившие тротуаром, и вытряхнул из
ботинок набившийся в них снег.
- Тает, - заявил Швейк, - а вон посмотри, какая прошла, вот бы ее
пощупать!
Ванек забурчал что-то о глупости, а Швейк продолжал:
- Таких женщин я, собственно, не люблю. Она ничего не стоит, нарумянена,
губы накрашены, то ли дело девка из деревни, совсем иначе сложена; она
натуральна, вот как та Дуня, что влюбилась в Марека.
И Швейк стал красочно рассказывать о Дуне, Наташе и своих приключениях на
работах у крестьянина.
Так они тащились четыре дня до Будслава, располагаясь на отдых в селах,
набитых солдатами. Шли без обеда, без хлеба, без чая, расходуя по две
копейки из денег, сэкономленных в Витебске на ворованных вещах, а Баранов
знай потирал себе руки.
- Ей-Богу, большего счастья я и не желаю. Я все сэкономлю, они ничего не
требуют. Они, наверное, никогда не едят!
Так он сказал в Будславе своей сожительнице на улице перед комендатурой и
смело вошел в барак. Пленные разбежались в разные стороны по селению, чтобы
разыскать себе еду.
Местный комендант ничего не знал о том, что в его районе будет строиться
дорога и что на постройку пригонят австрийцев. Он протелефонировал в разные
места и, не получив разъяснения, безнадежно пожал плечами:
- Никто ничего не знает, делайте с ними, что хотите. Деньги на содержание