- Я им не работник. Пойду посмотреть, что делается на вокзале, - сказал
Горжин, втыкая лопату в землю.
Приблизительно через час он вернулся и попросил пискуна и Швейка
следовать за ним. Они незаметно исчезли в то время, когда другие рубили в
лесу березы, и направились к вокзалу. За вокзалом Горжин показал на большой
стан-палатку.
- Что это - цирк? - спросил Швейк.
- Кое-что получше, - улыбнулся Горжин, - это наш новый питательный пункт.
И он уверенным шагом направился в палатку. Он остановился у окошка, где в
кожаной тужурке сидела сестра милосердия, которой он протянул руку. Та
улыбнулась и подала ему три миски. Затем стоявший в углу бородач налил им
густой лапши с нарубленным мясом и показал на столы. Они принялись есть.
Затем Горжин снова направился к окошечку и принес девять кусков сахару.
- Мы побудем здесь. Работа не заяц, в лес не убежит.
Так они просидели до самого вечера, а когда уже начинало темнеть, пришли
к работавшим товарищам; в это время на лошади подъехал Баранов.
- Эй, эй, ребята, кухня приехала. Завтра щи получите!
Дорога прямо росла. Сотни крестьян из окрестных деревень, согнанных
полицией, возили песок для насыпей. Насыпь проводилась прямой, ровной
линией, длиной в два километра, без каналов, и на поверхности сейчас же
закапывали шпалы и прокладывали колею. Инженеры исчезли, а через
четырнадцать дней все увидели другую роту, прокладывавшую дорогу по
направлению к ним.
Затем начались дожди, снег исчез. На полях образовались озера. Возле
насыпей скопилась вода в огромном количестве.
Всю ночь лило, а утром в непогоду пленных вновь погнали на работу. Но
когда они пришли к полотну, то у всех от ужаса пораскрывались рты, а Швейк
сказал:
- Ну вот, как раз в аккурат! Работа тысяч людей и лошадей исчезла в
течение одной ночи. На полях из болота печально торчали одни шпалы,
поддерживаемые перегнувшимися рельсами, а возле этих рельс разъезжали верхом
русские инженеры и орали на пленных.
- Сукины дети, канавы не провели, сукины сыны, водостоков не проложили!
И секли плетьми по спинам пленных, обвиняя их в измене русскому
правительству и грозя расстрелом.
Но ни одна из этих угроз не была приведена в исполнение. В течение
следующих четырнадцати дней выросла новая насыпь, в которой были сделаны
поперечные канавы, а от Будслава по вновь проложенным рельсам шел паровоз и
тащил за собой несколько пустых вагонов.
Но далеко с ними он не ушел. В одном месте дорога так круто поднималась в
гору, что паровоз не мог одолеть подъема. Потом приехал какой-то генерал с
техническими значками, осмотрел дорогу, назвал инженеров идиотами и приказал
на подъеме срыть всю насыпь.
Итак, снова раскапывалось размокшее поле, в то время как русские солдаты,
к которым путь из-за весеннего половодья был отрезан, голодали. Вместе с
ними голодали и двести человек пленных, приходивших с работы в сумерках и
уходивших на работу до рассвета.
Доктора пленных неожиданно столкнулись с новой, неизвестной для них
болезнью: как только садилось солнце, люди становились слепыми, ничего не
видели и не могли идти домой. Ванек и Марек обанкротились со своим
искусством. Эта болезнь заключалась в том, что какой-то глазной нерв,
ослабевший от голода, уже не имел возможности при слабом свете расширить
зрачки настолько, чтобы в них проникло достаточное количество световых
лучей. Эта болезнь захватывала пленных одного за другим, и казалось, что она
растет эпидемически. Поэтому, когда ночью два человека упали в яму,
служившую вместо уборной, а один в ней утонул, Ванек пришел заявить
Баранову, что состояние здоровья роты угрожающе, что люди почти все ослепли.
Баранов заломил руки.
- Что же я могу сделать? Я старался уберечь их от болезней, не давал им
соленого мяса, в щи приказывал класть побольше лука, остается написать об
этом в Витебск! - Он задумался. - Ну, доктор, послушайте, я уже нашел выход:
пленные будут ходить позже на работу и раньше с нее возвращаться. Кроме
того, сейчас дни будут длиннее. - И он опять задумался. - Признаться, я
ничего не понимаю, что у нас творится. Как это люди могут днем видеть, а
ночью быть слепыми? Я поеду в Будслав и спрошу об этом докторов.
Эта болезнь была известна в русской армии. Когда чиновник вернулся, то
сейчас же послал за своими докторами.
- Ну вот наше лекарство! Каждый день нужно давать по ложке. Это только
куриная слепота: человек, как курица, в сумерках ничего не видит. Ну а после
употребления этого лекарства болезнь как рукой снимет. - Он дал им бутылку
рыбьего жира, отвратительно пахнущего, и сказал: - Вечером приведите слепых
в кухню, я еще приказал, чтобы, кроме того, привезли другое лекарство.
Повара сварят говяжью печенку, и слепые будут над ней парить глаза! Так
посоветовал мне доктор. Русский доктор - человек ученый.
Терапия слепоты началась сейчас же. Людей тошнило от отвратительно
пахнущего жира, но из страха совсем потерять зрение, они глотали жир из
ложек.
Вечером пришел солдат и приказал всем больным идти по десятку на кухню в
порядке очереди. Там, в плоском тазу, положенном на горячие угли, повар
разложил говяжью печенку.
- Наклоняйтесь все сразу над тазом, а одеялом закройтесь сверху, чтобы
пар шел в глаза! А ты потом эту печенку поджарь мне с луком, - сказал
Баранов повару уходя.
Десятки сменялись десятками, ослепшие пялили глаза на таз и на печенку, а
изо рта у них текли слюни, вызванные аппетитным запахом. И повар, заметив,
что надежда на удивительное лекарство готова исчезнуть в желудках пациентов,
сказал уходя:
- Смотрите, пока я не вернусь, не сожрите лекарство!
- Он хочет его сожрать сам, - сказал задумчиво пискун, на что Горжин
ответил:
- Такая печенка с луком вовсе не плоха! В Праге порция стоит пятнадцать
крейцеров. Но ее можно есть и без лука.