Энергия, с которой Головатенко выколачивал оплату за работу пленных, не
пропала даром. Деньги он получил.
Инженеры хотели сперва заплатить пленным непосредственно, но полковник
запретил. Он нашел какой-то закон, по которому деньги, принадлежащие
пленным, на руки им не даются, и уверил, что он их будет сохранять до того
момента, пока они не поедут в Австрию.
Он уехал на неделю в Петроград. Оттуда привез с собою ящики с платьями,
шляпы, драгоценности, и Евгения Васильевна, жившая с ним московская дама
легкого поведения, зацвела в невиданной роскоши.
Полковник купил для себя и для Евгении отличных лошадей, и теперь каждый
вечер они проезжали верхом мимо голодных пленных, едва тащивших ноги с
работы, а Евгения даже покрикивала на них, чтобы они расступились и дали ей
дорогу.
В канцелярии опять начались попойки, в которых прежде всего приняли
участие инженеры, потом и офицеры расположившихся вокруг частей армии, и
Евгения Васильевна открывала всем свое сердце и объятия, в свою очередь
навещая их на своей лошадке; несколько раз целая свита офицеров сопровождала
на лошадях московскую проститутку и, помогая ей сойти или сесть на лошадь,
целовала ей ноги, в то время как мимо по дороге проходили в окопы печальные
и измученные солдаты, оттуда в свою очередь едва успевали их развозить уже
раненых по полевым госпиталям. Из солдатских рядов вслед этой кавалькаде
нередко летели замечания: "Господа офицеры б..., а ты иди умирать за
отечество!" или: "Посмотри на них, как они защищают отечество!"
Однажды кто-то бросил камнем в Евгению Васильевну, и полковник,
решившийся защищать ее, должен был ретироваться, иначе и его сняли бы с
лошади и убили. Солдаты начинали материться все более открыто и озлобленно,
и наблюдавший за этим процессом Марек однажды сказал:
- Определенно дело идет к революции.
- Вот это будет прекрасно; мне интересно, как солдаты начнут наводить тут
порядок, - заметил в ответ на это бравый солдат Швейк.
Вскоре работа по постройке полотна была закончена, и теперь оставалось
поправить стоки и подсыпать песку на насыпь. Крестьяне начали возить
телеграфные столбы, а десятники вымеривали и назначали для них места.
Для этой работы рота разделились на части, и во главе каждой части стал
десятник. На вагонетки накладывали столбы, и десятник ходил по полотну и
кричал на пленных, толкавших вагонетки:
- Давай сюда, поскорей, поскорей!
В один день они закопали несколько столбов, удаляясь все дальше от
деревни, потом десятник беспокойно посмотрел на солнце и заворчал:
- Очень медленно подвигаетесь. К обеду никак не поспеем до Запоны. Кто из
вас умеет варить щи и мясо?
- Осмелюсь предложить свои услуги, - отозвался Швейк, а за ним и Горжин:
- Я вам такую похлебочку сварю, что всю жизнь меня не забудете.
- А мясо, я думаю, вы у меня не сожрете? - пытливо посмотрел на них
десятник.
- Ей-Богу, даже и в рот не возьмем, - уверял его Швейк, и десятник взял с
вагонетки мешок и сказал:
- Вот тут мясо и рис, лук и соль, вы пойдете там по дороге, потом в лесу
свернете вправо и там увидите лесничество. Лесник - мой знакомый, но дома
его, наверное, не будет. Тогда вы попросите жену, чтобы она разрешила вам
сварить для меня обед. Мы поедем по дороге, и я в полдень за вами приеду.
- Обед будет как в "Гранд-отеле", - убежденно сказал Швейк, беря мешок, -
и мы поспешим его приготовить.
Десятник махнул рукой:
- Только вы у меня его не съешьте, и чтобы мясо не было жестким! -
крикнул он им уже вдогонку.
- Вот хорошее дело, - сказал Швейк, - они, может быть, там дадут нам
поесть. Может быть, у них будет кислое молоко, а может, и хлеб с маслом.
- Кислое молоко я есть не буду, - решительно ответил Горжин, - но хлеба
съем. А вот та тропинка, по которой нам нужно идти.
После получасовой ходьбы в лесу они наткнулись на воинский лагерь. От
дерева к дереву белели палатки и разбитые станы, а под ними виднелись
грязные рубахи несчастных, измученных русских солдат.
- Землячок, дай хлеба, - попытался клянчить у них Горжин, но те, едва
раскрывая глаза, бормотали:
- Только три дня, как нас выгнали из окопов. Сами три дня хлеба не
видали, нет ничего. Нет у нас ни хлеба, ни чаю, ни сахару.
Но они им показали, где нужно искать лесничество:
- Кажется, наш штаб туда переехал, туда, уж... мать, белый хлеб и кучу
бутылок повезли! И сестры милосердия на лошадях туда поехали. Ну а ты воюй
за отечество и подыхай с голоду!
Лесничество состояло из большого деревянного дома. В коридоре они
нерешительно остановились перед тремя дверьми, раздумывая, куда бы им войти.
Затем Швейк показал на одну дверь вправо, за которой были слышны мужские и
женские голоса.
- Лесник, наверное, там будет. - И без всякого стука они ввалились в
комнату, в которой, очевидно, был штаб. Увидев свою ошибку, они хотели было
повернуть обратно, но было уже поздно.
- Это была роковая ошибка, - рассказывал позже об этом Швейк, - я еще
ничего подобного в жизни не видал. Офицеров там было, как собак, а девок,
как сук. И все они были пьяные. Я им отдаю честь и говорю:
"Разрешите доложить, я пришел сварить обед нашему десятнику", а один из
генералов подошел ко мне и обнял меня за шею:
"Ты где в плен попал? Мои герои в плен его забрали; австриец, да?"
А я отвечаю:
"Обед иду сварить, ваше превосходительство!"
"Какой тебе обед, - говорит он, - вот тут дамы нас развлекают, чтобы не
скучно было. Ты Настюшка, разденься-ка да залезь на стол, и пускай австрийцы
посмотрят на дары русской земли. Пускай они у себя расскажут, какие в России
у нас роскошные женщины, ей-Богу, я их через окопы опять в Австрию пошлю, но
сперва они должны вас всех попробовать, и пусть они в Австрии расскажут, что
сестры милосердия у нас народ не какой-нибудь! Ну-ка, дамы и барышни,