старается. Сегодня много больных?
И она с интересом смотрела, как "доктора" выстукивали больных,
выслушивали их, ощупывали, и затем подзывала больных к себе.
- Ну-ка, подойдите, я тоже послушаю! Я тоже в болезнях разбираюсь, ведь я
на медицинских курсах в Москве была! Ну, постой, голубчик, сердце, говоришь?
Стой, дыши глубже, я тебя выслушаю.
И она обнимала рукой полураздетых людей, выслушивала их грудь, скользя по
ней своими растрепанными волосами и прикасаясь своей грудью к их грязным
животам:
- Ничего, это только катар! Не бойся. Домой приедешь - жена чай сварит,
постель нагреет, ты пропотеешь и выздоровеешь! Ну а с тобой что?
Она лепетала и кокетничала. Изо рта ее шел запах салола и каучука, шинель
воняла мочой, но Евгения Васильевна гладила больных по животам и
приговаривала:
- Ну, вот видите, порошков не давали, йодом не мазали, а я их вылечила
одной женской лаской. Хорошо так, хорошо? Скажите, доктор, хорошо я так
помогаю?
- Хорошо! - улыбнулся Ванек, а Марек бурчал:
- Так хорошо, что скоро сюда начнет ходить вся рота. Ребята идут сюда
ради смеха.
А Евгения Васильевна продолжала прием каждый день, несмотря на то что
среди пленных появились болезни на таких местах, обозревать которые даме
было не весьма удобно.
В ТЫЛУ РУССКОЙ АРМИИ
Полковник Головатенко приехал из Витебска с хорошими вестями. Ему было
приказано перевести рабочую роту в деревню Витуничи, где другой отряд под
руководством инженера исправлял дороги и шоссе, и передать роту в
распоряжение этого отряда. С исполнением этого приказа полковник, однако, не
спешил. Его сожительница заявила ему, что рота почти вся больна, заражена
чесоткой и что доктор, которого она упросила приехать сюда из Будслава,
обещал прислать ей мазь для излечения больных. При этом Евгения Васильевна
добавила, что если пленных не лечить, то болезнь разовьется настолько, что
потом придется их посылать в больницу, откуда они уже в роту не вернутся, и
таким образом полковник лишится рабочей силы. Принимая во внимание все эти
соображения, она предложила, чтобы рота пока оставалась на месте, а когда
черная и дурно пахнущая мазь была получена от доктора, она сама следила за
тем, чтобы пациенты хорошенько ее втирали в кожу.
А тем временем полковник сам отправился в Витуничи, чтобы переговорить с
инженерами об оплате. Вернулся он ночью в весьма бодром настроении, так как
там ему удалось выговорить целую полтину на человека в день, и сейчас же по
своем приезде он разбудил свою сожительницу:
- Женушка, послушай. Там будут платить полтинник за человека. Умница ты у
меня какая! Буду посылать по двести человек в день, а это значит, что по сто
рублей в день мы будем откладывать в нашу кассу. Вот хорошо-то жить будем!
Эх, если бы война продлилась еще десять лет!
- Да, ты у меня человек деловой, - похвалила его Евгения Васильевна, - ты
много заработаешь. Купишь мне каракулевую шубку на зиму, мой миленький, да?
И благородные муж с женой крепко обнялись под шинелью.
В один прекрасный день из Островка тронулся караван: полковник ехал на
лошади с картой, с саблей на боку и револьвером у пояса. Евгения Васильевна
ехала рядом с ним в казачьей форме, тоже с картой и револьвером. За ними -
телега, нагруженная чемоданами и сундуками, и в ней два русских солдата, а
за телегой, как процессия нищих, тащились пленные по четыре в ряд,
полунагие, босые, оборванные, нестриженые, небритые, немытые. У каждого на
спине был ранец, в котором было сложено все его имущество, а в руке палка.
Цвет роты военнопленных шел в хвосте процессии: два "доктора", пискун,
Горжин и Швейк. Марек рассказывал о том, что он вычитал в газете
"Чехословак", которую он получал из Киева: блестящие успехи на фронте
генерала Брусилова, глубокое проникновение русских в Галич и т. д.
- Бесспорно, летом все кончится! Зимой воевать уж не будут. А Австрия,
если даже Германия и победит, все равно все потеряет и проиграет, - сказал
Ванек.
- Было бы хорошо помочь русским в этой войне; вот послушайте, что пишет
"Чехословак", - И Марек начал читать им агитационную статью о том, как в
Киеве любят добровольцев, как им идет русская военная форма, как они
нравятся девушкам и как девушки любят ходить с ними в парк. Статья была
такая же соблазняющая, как речи вербовщиков, обещающих вино, деньги и
красивых женщин.
- Я думаю, - сказал Швейк, когда Марек кончил, - что нам нужно будет
вступить туда.
- Мы должны сделать все возможное, чтобы эта война была последней, -
сказал Марек. - Я, пожалуй, тоже вступил бы в эту "дружину", ведь здесь не
жизнь, а медленное умирание. День за днем проходит одинаково нудно. Эту
войну определенно затеяли центральные державы. Почему бы не принять участие
в борьбе, в результате которой они будут побеждены, чтобы эта война была
последней? А при такой жизни лучше повеситься!
- А в этих газетах, - печально вздохнул пискун, - пишут, что там к обеду
дают гуляш, а в воскресенье - гуся с капустой и суп с рисом. Ну, я, пожалуй,
тоже присоединился бы к ним.
- Мне уж тут тоже надоело лечить, - сказал Ванек. - Но вы слышали?
Говорят, что в Австрии конфискуют имущество? Черт возьми, да ведь у меня в
Кралупах аптечный склад!
- Ну так останься в России, - посоветовал ему Марек, - и жена могла бы
переселиться к тебе сюда. Тут торговля тоже бы пошла.
Но Ванек посмотрел на него неприязненно:
- Куда же там переселяться? У меня мебель лакированная, она бы вся
потрескалась! И мраморный умывальник! А что, если он разобьется?!
Вместо ответа Марек плюнул, а Швейк, смотря вперед, сказал:
- Смотрите, сюда идет полковник, наверное, опять будет держать речь.
Старый Головатенко, подъехав, действительно обратился с увещеванием к
пленным понатужиться, шагать бодрее; до города, где придется ночевать, будет