еще верст двадцать. Рота доберется туда к вечеру. Так как кухня теперь
сварить обед не успеет, то сегодня его не будет. Не будет также и хлеба,
потому что его вообще пет в интендантстве. Но зато на месте рота сразу
получит по три порции на человека.
Эта речь была принята со зловещим молчанием. И эшелон, вместо того чтобы
шагать бодрее, продолжал так же уныло плестись сзади, и полковник частенько
вынужден был возвращаться назад к роте и подбадривать:
- Эй, эй, дети, радостно весной по России путешествовать, да? Погода
хорошая, деревья цветут, птицы поют! Хорошо жить, правда?
- Мы уже тебе сказали, чтобы ты убирался к черту! - заорало на него
несколько голосов на разных языках сразу.
Полковник, не понимая, улыбаясь, говорил:
- Да, да, да!
Он полагал, что пленные с ним соглашаются и что его слова влияют на них
ободряюще. В стороне гремели орудия, восемь рядов окопов зияли длинными
полосами, а девятую, еще свежую полосу, рыли пленные саперы, причем одни из
них рыли, а впереди другие перед окопами натягивали колючую проволоку.
- Россия самая хорошая страна, - продолжал полковник. - Скоро мы победим
всех наших врагов, - продолжал он свои рассуждения.
Работавшие в окопах заметили тащившуюся роту, бросили работу и побежали к
ней навстречу.
Если рота полковника Головатенко представляла собою сброд оборванцев, то
для людей, повылезших из окопов, не было названия на человеческом языке: они
были более похожи на обезьян, чем на людей. Смешавшись с ротой, они начали
расспрашивать:
- Откуда, братцы? Дайте, если можете, кусочек хлеба! - Они выглядели
такими несчастными, такими изможденными и больными, что многие из роты,
определенно обрекая себя на голод, отдавали им последние куски хлеба из
своего запаса.
- Ох, ребятушки, тут и голод же! Мы сходим с ума от голода. Здесь не
чистилище, а сущий ад; в сравнении с этим сибирские лагеря настоящий рай!
- Вам что-нибудь платят? - спросил пискун.
- Платят, вот посмотри, как платят - усмехнулся гость. Он снял шапку и
показал шишку на голове. - Мы работаем сдельно: сажень окопов должен вырыть
до полудня, затем сажень должна быть готова к вечеру, а если не сделаешь, то
вот что получаешь. - И он погладил шишку и надел шапку. - Я на нее даже и
подуть не могу, а она болит. Мы не чаем, когда заберут нас немцы! И
заметьте, что это говорит вам истый чех и хороший "сокол16". Если бы мне
пришлось идти снова на фронт, то ни за что бы я уже не сдался русским
добровольно в плен!
В это время Головатенко, поднимаясь на стременах, снова решил блеснуть
своим красноречием:
- Братья славяне! Посмотрите, как ваши братья преграждают путь германским
полчищам! Здесь Гинденбург поломает себе зубы, а этого мерзавца Вильгельма
мы поволокем на привязи в Сибирь!
- Ну, проходи, да подальше! - отвечал ему сапер. - Этот наверняка крадет;
чем больше кто играет здесь на патриотических чувствах, тем более ворует;
наш ротный тоже такой вот. - И бедняга заскрипел зубами. - Он тоже играет на
славянских чувствах, а сам нас обворовывает. И все тратит на женщин, как,
наверное, и этот ваш старый болван. Я, ребята, пражанин из Вышеграда, но
такую сволочь, какую здесь встречаю, даже и в Австрии не видал!
- Если ты из Вышеграда, - заявил Швейк, - так вот тебе кусок хлеба, мы,
значит, земляки. Ты, наверное, из двадцать восьмого?
- Да, - сказал сапер, - я из того глупого батальона, который сам перешел
к русским на Карпатах. За это мы получили награду: нас послали в Сибирь. -
Он заломил руки: - Товарищи, скажите, правда ли, будто где-то организуется
чешская дружина?
Марек было вытащил из-под блузы "Чехословака", но, заметив в глазах
собеседника столько печали и отчаяния, и сам опечалился, положил газету
обратно в карман и нерешительно сказал:
- Говорят, правда.
- А нет ли здесь, братцы, какого недоразумения? Может, русское
правительство-то и не знает, как с нами обращаются? Может, нас послали на
работу, чтобы нам было лучше, а выходит-то хуже? - заботливо сказал Швейк.
В это время Головатенко закричал:
- Ну, ребята, довольно, поговорили с товарищами и дальше! Ну, вперед,
вперед!
Евгения Васильевна, заметив, что на нее все смотрят, объехала роту и,
улыбаясь, ласково проговорила:
- Ну, скоро будет деревня, ребята, там будем чай пить, подымайтесь,
пошли!
- А она, кажется, заботливая, - сказал сапер на прощанье. Он посмотрел на
нее с тоскою.
- О, она стоит его, такая же крыса, - ответил ему Швейк.
И они пошли вперед, разговаривая о России и о политике, и только Марек,
раздумывая, упорно молчал.
Работа, которая их ожидала в Витуничах, была такого же характера, как и
постройка железной дороги: они должны были исправлять проходившие через леса
и болота дороги.
Ночью они пришли в деревню. Ротный провел их через площадь во двор, в
одном из сараев которого он сам открыл ворота. Пленные вошли и сквозь дыры
крыши увидели звезды и луну.
- Вот хорошее помещение, - похвалил полковник, - тут будет хорошо спать.
Воздух свежий, чистый, да и жарко не будет.
- Жарко-то не будет, но померзнуть придется, - стуча зубами, сказал
пискун.
Ночь, действительно, была холодная. Но все слишком устали; ругаться и
спорить уже никто не мог, все попадали на разбросанную по земле гороховую
солому и заснули как убитые. Было еще темно, когда все проснулись от холода
и, чтобы согреться, забегали по сараю, гоняясь друг за другом вместе с
русскими солдатами, ругавшими на чем свет стоит своего полковника.