- Я не буду драться в зале Оддфелло, - ответил он. - Я нигде никогда больше
не буду драться.
Он внезапно замолк и насторожился, как собака, почуявшая дичь. Мы стояли
возле трактира, который назывался "Синий Кабан". Окна трактира были
гостеприимно раскрыты, и оттуда доносилось миролюбивое бряцанье стаканов.
- Простите, - сказал мистер Биллсон и ворвался в трактир.
Нужно возможно скорее повидать Акриджа и рассказать ему о странном
обращении Биллсона на евангельский путь истины. Я был потрясен до глубины
души. Мне было жаль моего бедного друга. Если Биллсон откажется драться,
Акридж будет разорен и уничтожен. Едва в "Синем Кабане" загремели
разбиваемые стаканы, я сорвался с места и помчался на Керлионскую улицу, в
дом номер семь. Я долго звонил у дверей. Мне открыла старая женщина. Акридж
был в своей комнате и спокойно лежал на диване. Нельзя было терять ни
минуты.
- Я только что видел Биллсона, - сказал я. - Он сегодня какой-то странный.
Мне жаль тебя огорчать, дружище, но он мне сказал...
- Что не будет сегодня драться? - перебил меня Акридж со странным
спокойствием. - Правильно, он сегодня драться не будет. Он только что был
здесь и сказал мне об этом. У Биллсона есть одна хорошая черта - он всегда
обо всем старается предупредить меня заранее, чтобы я имел время
подготовиться и не погубил своего дела.
- Но что случилось? Ему мало двадцати фунтов стерлингов?
- Нет. Он считает, что драться грешно.
- Что?!
- Он считает, что драться грешно, старина. Сегодня утром мы пошли с ним
послушать этого знаменитого проповедника. Проповедь преобразила Биллсона.
Он решил теперь делать только добро и бороться со всяким злом. Он не хочет
больше драться. Он решил уйти из этого города и проповедовать Священное
Писание.
Я был потрясен до глубины души, но психология мистера Биллсона была мне
вполне понятна. Голова его могла вместить зараз только одну идею, и этой
единственной идее он предавался всецело. Спорить с ним бесполезно. Если в
голову его влезла какая-нибудь глупость, ее не выбьешь оттуда никакими
разумными доводами! Я был глубоко поражен необыкновенным спокойствием
Акриджа, но скоро все выяснилось.
- У нас есть заместитель, - сказал он.
Я облегченно вздохнул.
- У вас есть заместитель? Вот это удачно. Где вы его достали?
- Скажу тебе по секрету, старина, что я сам буду сегодня выступать на арене
вместо Биллсона.
- Что? Ты?!
- У нас нет другого выхода, старина. Ничего больше не остается.
Я остолбенел. За долгие годы нашего знакомства я привык ожидать от Акриджа
всего, чего угодно, но только не этого. Это было уж слишком.
- Неужели ты серьезно собираешься выступить сегодня на арене? - вскричал я.
- Что же тут особенного, старина? Посмотри на это с деловой стороны, -
рассудительно сказал Акридж. - Силы у меня хоть отбавляй. Во время
тренировки Биллсона я каждый день дрался с ним.
- Да, но...
- Дело в том, старина, что ты не сознаешь моих возможностей. Я не отрицаю,
конечно, что за последнее время я немного опустился и перестал заботиться о
своем здоровье, но были годы, когда у меня и дня не проходило без хорошей
драки.
- Но ведь на этот раз тебе придется драться с профессиональным боксером.
- Говоря по правде, старина, - сказал Акридж, внезапно бросая свой
героический тон, - все решено заранее. Иззи Прэвин поговорил с
антрепренером Томаса. Этот антрепренер согласился на все наши условия, но
потребовал, чтобы мы прибавили Томасу еще двадцать фунтов. Пришлось
прибавить, ничего не поделаешь. За это Томас обещал в течение трех первых
кругов не причинить мне никакого вреда. В начале четвертого круга он слегка
хлопнет меня по голове, я притворюсь побежденным и упаду. Мне, конечно,
позволено бить его со всей силы. Он просил только, чтобы я не задевал его
носа. Видишь, старина, немного такта, немного дипломатии, и все
неприятности улажены.
- Но ведь на афишах сказано, что драться будет Свирепый Биллсон. А вдруг
публика не захочет смотреть на тебя и потребует деньги обратно?
- Ах, старина, - простонал Акридж, - до чего же ты глуп! Неужели ты не
понимаешь, что я буду выступать под именем Свирепого Биллсона! В этом
городишке его никто не знает. Я сложен, как Геркулес, и вполне могу сойти
за столичного чемпиона.
- А почему Томас просит, чтобы ты был так осторожен с его носом?
- Не знаю. У каждого свои причуды. А теперь, старина, я попрошу тебя
оставить меня одного. Я должен отдохнуть перед боем.
Вечером зал Оддфелло был переполнен до краев. Местные любители спорта не
жалели денег, чтобы хоть одним глазом посмотреть на такое редкостное
зрелище. Прежде чем добраться до кассы, мне пришлось долго стоять в
очереди. Купив билет, я спросил, как мне пройти за кулисы. Я долго бродил
по бесконечным коридорам и, наконец, вошел в уборную Акриджа. Акридж был
уже в боксерских трусиках, но с плеч его свисало желтое резиновое пальто.
- У вас замечательный сбор, - сказал я. - В зале нет ни одного свободного
места.
Но, к моему удивлению, он встретил мои слова без всякого энтузиазма. Тут
только я заметил, какой у него подавленный и растерянный вид. Еще недавно я
видел его таким победоносным и самоуверенным. Теперь он был бледен, руки
его дрожали. Глаза, которые обычно сверкали непобедимым огнем оптимизма,
теперь уныло перебегали из угла в угол. Он поднялся, снял с вешалки свою
рубашку и стал одеваться.
- Что случилось? - спросил я.
Он просунул голову в воротник и уныло взглянул на меня.
- Я удираю, - кратко заявил он.
- Удираешь? То есть как удираешь?
Все актеры всегда волнуются перед своим первым выступлением, и я решил его
успокоить.
- Ты не трусь, все обойдется.
Он грустно рассмеялся.
- Публика не будет тебя смущать. Ты забудешь о ней, едва выйдешь на арену.
- Публика меня не смущает, - сдавленным голосом сказал Акридж, влезая в
брюки. - Ах, старина! Сюда только что заходил Томас вместе со своим
антрепренером. Оказывается, этот Томас - тот самый человек, с которым я
подрался вчера в театре!
- Томас тот самый человек, которого ты поднял с кресла за уши? - ужаснулся
я.
Акридж кивнул головой.
- Он узнал меня, старина, я это сразу заметил. Он меня так исколотит, что я
не уйду отсюда живым!
Да, Акридж удивительный человек. Только с ним одним могло случиться такое
несчастье. В этом городе он мог подраться с кем угодно. Так нет, ему для
ссоры нужно было выбрать профессионального боксера!