него спесь. Но он был человек решительный и пылкий. Много раз он малодушно
прятался от квартирной хозяйки, по многим улицам опасался он прогуливаться,
боясь встретить своих кредиторов, но сердце у него было мужественное. Он,
пыхтя, поднялся на ноги, намереваясь продолжать драку до конца. Мистер
Томас, уже свободный от своего джентльменского честного слова, готовился
вторично налететь на него.
- Одну минуточку, мистер, - прогремел мне в ухо чей-то голос.
Чьи-то могучие руки осторожно толкнули меня в сторону. Какая-то необъятная
туша на мгновение заслонила от меня все огни. И Вильберфорс Биллсон,
перепрыгнув через веревку, выскочил на арену.
Публика от изумления не произнесла ни слова. Возможно, что в первое
мгновение мистер Биллсон был принят за полицейского, переодетого в
штатское. Он воспользовался этой тишиной и заговорил.
- Драться, - проревел мистер Биллсон, - грешно!
Зрители были ошеломлены.
- Тише! Вон! - раздался голос судьи.
- Грешно! - прогремел мистер Биллсон.
Мистер Томас бегал вокруг него по арене, пытаясь добраться до Акриджа.
Биллсон нежно оттолкнул чемпиона.
- Слушайте! - заревел он. - Я тоже был грешником. Я тоже был боксером.
Обуреваемый греховной яростью, я избивал многих людей. Ы! Да! Но я прозрел.
О, братья!..
Договорить ему не удалось. Зал загремел, как буря. Зрители шумно выражали
свое негодование.
Мистер Томас, наконец, опомнился. Он снял боксерскую перчатку, размахнулся
и изо всей силы ударил мистера Биллсона голой рукой по щеке.
Мистер Биллсон обернулся к нему. Он испытывал боль, но скорее духовную, чем
физическую. В первую секунду он, казалось, не совсем понял, что произошло.
Затем подставил мистеру Томасу вторую щеку. Мистер Томас ударил его и по
второй щеке.
Вильберфорс Биллсон колебался. Он сделал все, что может сделать самый ярый
сторонник Евангелия. Если бы у него была третья щека, он подставил бы и
третью, но у него их было только две. Он поднял свою руку, похожую на
корабельную мачту, и нанес мистеру Томасу такой удар, что тот отлетел к
веревке. Потом подскочил к нему и стал колотить его с искусством
испытанного бойца. Акридж воспользовался этим и, удрав с арены, помчался за
кулисы. Я был бы рад остаться и посмотреть, чем кончится это божественное
побоище двух исполинов, но долг дружбы заставил меня последовать за
Акриджем.
Десять минут спустя, когда Акридж умылся, оделся и несколько оправился от
удара, нанесенного ему Ллойдом Томасом, я издали услышал восторженный рев
толпы. Мое любопытство так разгорелось, что я не мог больше оставаться в
уборной.
- Сейчас вернусь, дружище, - сказал я и помчался в зал.
За время моего отсутствия многое изменилось. Побоище утратило свою
девственную простоту и вошло в обычные рамки боксерских состязаний. Судья
убедил Томаса и Биллсона надеть перчатки. Раунд только что закончился.
Мистер Биллсон сидел в кресле. Против него в другом кресле сидел мистер
Томас. С одного взгляда я понял, почему так восторженно вопили патриоты
Ллунинднно. Доблестный сын их родного города в последней схватке нанес
значительный ущерб иноземцу. Биллсон сидел с широко раскрытым ртом и тяжело
дышал. Глаза его были полузакрыты, руки висели, как тряпки. Мистер Томас,
напротив, бодро сидел в своем кресле, победоносно потирая колени.
Прозвучал гонг, и он вскочил на ноги.
- Старина, - услышал я испуганный голос.
Я смутно сознавал, что Акридж схватил меня за руку. Я оттолкнул его. В
такую минуту не до разговоров! Я был захвачен, потрясен тем, что
происходило на арене.
- Послушай, старина.
Внимание публики напряглось до крайности. Часть зрителей вскочила со своих
мест, другие кричали им: "Садитесь!" Натянутые нервы публики, казалось,
вот-вот не выдержат и лопнут.
Наступило роковое мгновение. Вильберфорс Биллсон собрал все свои
неистощимые силы и ринулся на противника. Тот попятился, как корабль,
гонимый ураганом. Здоровенный кулак обрушился на зубы мистера Томаса и
решил бой. Песня его была спета. Мистер Томас мог бы выдержать даже взрыв
динамита, но такой удар оказался ему не по силам! Он описал в воздухе
полукруг, раскинул руки и упал на песок.
Публика взвыла и замолкла. Я снова услышал тревожный шепот Акриджа.
- Старина, - шептал он, и слова со свистом вылетали из его уст. - Негодяй
Прэвин сбежал и унес с собою всю кассу!
Маленькая комната в доме номер семь по Керлионской улице казалась темной.
Печаль Акриджа была так глубока, что затемняла свет ламп. Акридж обрушил на
голову мистера Прэвина все ругательства, которые знал, и замолк. Я не
пытался его утешать. Бывают в жизни минуты, когда утешения звучат, как
насмешки.
- Я забыл еще об одном, - сказал Акридж, мрачно садясь на диван.
- О чем? - спросил я.
- О том, что Томас должен получить сорок фунтов стерлингов. К счастью, -
тут в голосе его внезапно прозвучала оптимистическая нотка, - он не знает,
где я живу. Я совсем об этом забыл. Хорошо, что я ушел домой прежде, чем он
нашел меня.
- А вдруг Прэвин сказал ему твой адрес?
- Не думаю. Зачем бы он стал говорить?
- Вас хочет видеть какой-то джентльмен, - сказала старушка, входя в комнату.
Джентльмен явился. Это был тот самый человек, который ворвался в уборную
Акриджа и сказал, что Томас уже на арене. Акридж застонал, и я догадался,
что это антрепренер Томаса.
- Здесь мистер Прэвин? - спросил он.
- Его здесь нет, - сказал Акридж.
- Это неважно. Вы его компаньон. Я пришел за сорока фунтами.
Наступило мучительное молчание.
- Их нет.
- Кого нет?
- Денег. И Прэвина тоже. Он удрал.
Антрепренер Томаса нахмурил брови.
- Этот номер не пройдет, - сказал он металлическим голосом.
- Но, мой дорогой друг...
- Нет, этот номер не пройдет! Или платите деньги, или я сейчас позову
полисмена.
- Но поймите же, друг...
- Какого дурака я свалял, что не взял этих денег вперед. Давайте деньги!
- Но я же говорю вам, что Прэвин удрал!
- Он действительно удрал, - подтвердил я.
- Это верно, мистер, - раздался голос у двери. - Я сам видел, как он удирал.
Это был Вильберфорс Биллсон. Он стоял в дверях, как бы неуверенный в том,
можно ли ему войти. Вид у него был извиняющийся и робкий. На щеке его горел
багровый синяк, а правый глаз был закрыт и не открывался. Акридж яростно
взглянул на него.
- Вы видели его? - простонал он. - Вы видели, как он удрал?