Другой посетитель в фуфайке и драной кепке тоже высказал свое особое мнение:
- А по-моему, нет ничего лучше "Радости могильщика".
Все посетители оказались такими милыми людьми и так горячо принимали к
сердцу горе Вильяма, что он затруднялся сделать выбор. Поэтому он
дипломатично разрешил задачу, заказав все три напитка один за другим.
Результат оказался немедленный и потрясающий.
Выпив первый стакан, Вильям почувствовал, как шумная факельная процессия с
пением и грохотом проследовала через его горло прямехонько в желудок.
Второй стакан прошел за первым, как поток раскаленной лавы, и помог
движению процессии, прибавив к ней веселый оркестр из медных инструментов.
После же третьего стакана в голове Вильяма зажегся фейерверк.
Вильям почувствовал себя лучше не только нравственно, но и физически. Он
стал казаться себе выше, крепче и значительнее. Измена Миртль Бэнкс больше
уже не мучила его.
- В конце концов, - говорил он черноглазому юноше, - что такое Миртль
Бэнкс? Не губить же из-за нее всю жизнь? - И, подумав, обратился к белой
куртке: - Что вы мне посоветуете еще?
Тот крепко задумался, подперев щеку кулаком.
- Я вспоминаю, - наконец, проговорил он, - что мой брат Эльмер после измены
своей невесты пил "Спелую рожь". Да, сэр, он пил "Спелую рожь". - "Я
потерял мою девушку, - говорил он, - и буду пить "Спелую рожь", пока не
забуду ее". Вот что говорил Эльмер. Да, сэр, "Спелую рожь"!
- А скажите, - нерешительно спросил Вильям, - надежный ли он человек, можно
ли положиться на вашего брата?
- Он имел самую лучшую утиную ферму в Иллинойсе, сэр.
- Тогда другое дело, - ответил Вильям. - Что хорошо для него, то не
повредит и мне. Будьте так любезны спросить этих джентльменов, что им
хочется выпить, и дайте мне "Спелую рожь".
Белая куртка повиновалась, и Вильям, выпив пинты две странного напитка на
пробу, объявил, что "Спелая рожь" ему нравится, и заказал еще. Потом,
опоражнивая пинту за пинтой, стал обходить посетителей, хлопая их по плечу,
дружески толкал в бок и спрашивал каждого, как его зовут. Потом взобрался
на прилавок и, приняв позу оратора, заявил:
- Я прошу вас всех, джентльмены, приехать погостить ко мне в Англию.
Никогда в жизни я не встречал более приятных людей: вы все мне дороги и
близки, как родные братья. Приезжайте же ко мне! Особенно мне хотелось бы
видеть вас, - обратился он к верзиле в фуфайке.
- Спасибо, - ответил верзила.
- Что вы сказали? - вдруг насторожился Вильям.
- Я сказал: спасибо, - повторил верзила в фуфайке.
Вильям снял пиджак и отстегнул манжеты.
- Джентльмены, призываю вас в свидетели, - спокойно сказал он, - я жестоко
оскорблен этим джентльменом. Я вовсе не задира, но если ему нужен хороший
урок, то он его получит. Я не потерплю таких насмешек от фуфайки.
Вильям Муллинер спрыгнул с прилавка, схватил верзилу за глотку и ударил его
в правое ухо. Последовала общая свалка. Все старались ухватить Вильяма за
шиворот и поймать его за брюки. Вдруг Вильям почувствовал ощущение полета и
перемену спертого воздуха на свежий.
Он увидел, что сидит на мостовой перед кабачком. Из дверей просунулась
чья-то рука и выбросила его шляпу. Вильям остался наедине с ночью и своими
мыслями. Его лучшие друзья, там, в кабаке, предали его, выкинув на
мостовую! Несколько минут Вильям сидел и горько плакал.
Потом поднялся и с осторожностью передвинул одну ногу; затем переместил
вторую весьма неуверенно, затем опять первую и, качаясь, поплелся к своему
отелю.
На углу он остановился. Справа тянулся ряд низких подоконников. Он припал к
одному и передохнул.
Вильям стоял перед коричневым каменным домом, предназначенным, очевидно,
для приема временных жильцов за недорогую плату. И в самом деле, немного
сосредоточившись, Вильям разобрал вывеску:
"Театральные меблированные комнаты миссис О'Бриен. Чеки не принимаются. Все
удобства!"
Но Вильям так и не понял смысла вывески. Глаза его стали слипаться. И,
уткнувшись в подоконник, он крепко заснул.
Разбудил Вильяма яркий свет, бьющий в глаза. Он увидел сквозь освещенное
окно столовую. Длинный стол был накрыт к ужину, газовые рожки освещали
стеклянную посуду и металлические ножи и вилки. Вильям вдруг пришел в
умиление. Горячая волна нежности и жалости к самому себе залила его сердце.
Он стоял, положив голову на подоконник, и тихо плакал. Ах, у него никогда
не будет собственного угла, такого уютного и простого! Если бы Миртль Бэнкс
не отказала ему, он постарался бы устроить свой дом. Но она отказала ему, и
никогда, никогда у него не будет своего угла. Эту негодяйку Миртль Бэнкс
просто нужно бы хорошенько отлупить!
Эта мысль понравилась Вильяму. Ему стало лучше, и головная боль прошла.
Ноги окрепли, и он мог двигаться. Он решил пойти и отлупить Миртль Бэнкс.
Вильям уже готов был двинуться, как вдруг в столовую вошла
горничная-негритянка и водрузила на стол огромную дымящуюся кастрюлю с
супом. Потом вошла толстая рыжая женщина и села перед кастрюлей.
Вильям стал смотреть в окно. К чему ему торопиться?
Ведь отель недалеко, и комната Миртль как раз напротив его комнаты. В любой
момент он может явиться к ней и свести счеты. Теперь же ему некогда! Миртль
подождет.
Дверь в столовую распахнулась, и в комнату вошла целая процессия карликов.
Вильям вцепился в подоконник и широко раскрыл глаза.
Шествие открывал пожилой человек в клетчатом костюме с гвоздикой в петлице.
Ростом он был всего в три фута шесть дюймов, но благодаря военной выправке
и гордо закинутой голове он казался несколько выше. За ним выступил молодой
человек в очках ростом в три фута четыре дюйма. А за ними гуськом шестеро
других, все ниже и ниже ростом; процессию заключал толстяк в бумажном
костюме и ночных туфлях ростом не более двух футов восьми дюймов.
Карлики заняли места вокруг стола и принялись за ужин. Толстяк в бумажном
костюме снял туфли, распустил пояс и, постукав ножом и вилкой, облизнулся и
принялся за еду.
Вильям Муллинер отшатнулся от окна в ужасе. А между тем дело было очень
просто. В нескольких шагах от него висела афиша о труппе лилипутов Мерфи.
Вильям афиши не заметил и поплелся к отелю. Он увидел в зале Миртль Бэнкс,
поглощенную беседой с Франклином, но теперь он уже раздумал сводить с ней
счеты. Вильям поднялся в свою комнату, разделся и лег в постель. Он был
слишком поглощен своими мыслями, чтобы выключить свет, и смотрел на ярко
освещенный лепной потолок.
Разуеется, размышлял он, у матери были веские основания брать с него
клятву. Может быть, она помнила какое-нибудь темное семейное предание,
какую-нибудь трагедию в роду Муллинеров. Может быть, кто-нибудь из его
предков допился до сумасшествия, и мать хотела предостеречь его, Вильяма,
от такой же ужасной судьбы. С чего начинается сумасшествие? Говорят, с
галлюцинаций. Неужели...
Вдруг Вильям присел на постели в холодном поту. Ему показалось, что часть
лепного потолка вдруг отделилась и с грохотом шлепнулась на пол.
Вильям Муллинер тупо уставился в потолок. Он отлично сознавал, что это
только галлюцинация, и не заметил, что над ним в потолке зияла дыра, футов
шести в диаметре, а внизу на ковре лежала куча штукатурки. Затем началась
галлюцинация слуха. С улицы послышался грохот, в коридоре - гул от бегущих
ног. Все кругом наполнилось лязгом, грохотом и воем. Вильям похолодел.
Сомнений нет - он сходит с ума.
А что если... Может быть, тогда рассеется ужасная галлюцинация? Вильям
осторожно слез с постели, ткнул пальцем в известку и с ужасом отдернул
руку. У него галлюцинация не только зрения и слуха, но и осязания... О,
зачем он нарушил клятву своей покойной матери!
Когда он взобрался обратно на постель, то ему показалось, что рухнули сразу
две стены. Он закрыл глаза и крепко заснул. Во сне ему показалось, что
обрушилась и третья стена.