некогда тревожили Федора Перепенчука. Иные мысли по силе и глубине ни-
чуть не уступали мыслям его значительного однофамильца. Он думал о чело-
веческом существовании, о том, что человек так же нелепо и ненужно су-
ществует, как жук или кукушка, и о том, что человечество, весь мир,
должно изменить свою жизнь для того, чтоб найти покой и счастье, и для
того, чтоб не подвергаться таким страданиям, как произошло с ним. Ему
однажды показалось, что наконец-то он узнал и понял, как надо жить чело-
веку. Какая-то мысль коснулась его мозга и снова исчезла, неоформленная.
Это началось с малого. Аполлон Перепенчук как-то спросил тетушку Аде-
лаиду:
- Как вы полагаете, тетушка, есть ли у человека душа?
- Есть, - сказала тетушка, - непременно есть.
- Ну, а вот обезьяна, скажем... Обезьяна человекоподобна... Она ни-
чуть не хуже человека. Есть ли, тетушка, у обезьяны душа, как вы полага-
ете?
- Я думаю, - сказала тетушка, - что у обезьяны тоже есть, раз она по-
хожа на человека.
Апполон Перепенчук вдруг взволновался. Какая-то смелая мысль поразила
его.
- Позвольте, тетушка, - сказал он. - Ежели есть душа у обезьяны, то и
у собаки, несомненно, есть. Собака ничем не хуже обезьяны. А ежели у со-
баки есть душа, то и у кошки есть, и у крысы, и у мухи, и у червяка да-
же...
- Перестань, - сказала тетушка. - Не богохульствуй.
- Я не богохульствую, - сказал Аполлон Семенович. - Я, тетушка, ни-
чуть даже не богохульствую. Я только факты констатирую... Значит, у чер-
вяка тоже есть душа... А что вы теперь скажете? Возьму-ка я, тетушка, и
разрежу червяка надвое, напополам... И каждая половина, представьте се-
бе, тетушка, живет в отдельности. Так? Это что же? Это, по-вашему, те-
тушка, душа раздвоилась? Это что же за такая душа?
- Отстань, - сказала тетушка и испуганно посмотрела на Аполлона Семе-
новича.
- Позвольте, - закричал Перепенчук - Нету, значит, никакой души И у
человека нету. Человек-это кости и мясо. Он и помирает, как последняя
тварь, и рождается, как тварь... Только что живет по-выдуманному.
А ему нужно по-другому жить.
Но как нужно было жить, Аполлон Семенович не мог объяснить своей те-
тушке - он не знал. Тем не менее мыслями своими Аполлон Семенович был
потрясен. Ему казалось, что он начал понимать что-то Но потом в голове
его снова все мешалось и путалось. И он признавался себе, что он не зна-
ет, как, в сущности, надо было бы жить, чтоб не испытывать того, что он
сейчас чувствует.
А он чувствует, что его игра проиграна и что жизнь спокойно продолжа-
ется без него.
Он несколько дней кряду ходил по комнате в страшном волнении А в тот
день, когда волнение достигло наивысшего напряжения, тетушка Аделаида
принесла письмо на имя Аполлона Семеновича Перепенчука. Это письмо было
от Тамары.
Она с жеманностью кокетливой женщины писала в грустном, лирическом
тоне о том, что нынче она выходит замуж за некоего иностранного коммер-
санта Глобу и что, делая этот шаг, она не хочет оставить о себе дурных
воспоминаний в памяти Аполлона Перепенчука. Она, дескать, просит его
всепокорнейше извинить за все то, что она с ним сделала, она прощенья
просит, ибо знает, какой смертельный удар ему нанесла.
Тихо смеялся Аполлон Перепенчук, читая это письмо.
Однако ее непоколебимая уверенность в том, что он, Аполлон Перепен-
чук, погибает из-за нее, ошеломила его.
И, думая об этом, он вдруг отчетливо понял, что ему ничего не нужно,
даже не нужна та, из-за которой он погибает. И еще ясно, окончательно
понял, что он погибает, в сущности, не из-за нее, а погибает оттого, что
он не так жил, как нужно. И тут снова все в голове его мешалось и пута-
лось.
И он хотел тотчас пойти к ней и сказать, что не она виновата, а он
сам виноват, что он сам совершил ошибку в своей жизни.
Но не пошел, потому что он не знал, в чем заключаллась его ошибка.
Аполлон Семенович Перепенчук пошел к Тамаре спустя неделю. Это прои-
зошло неожиданно. Однажды вечером он тихо оделся и, сказав тетушке Аде-
лаиде, что у него болит голова и что он хочет поэтому пройтись по горо-
ду, вышел.
Он долго и бесцельно бродил по улицам, не думая о том, что пойдет к
Тамаре. Необыкновенные думы о бессмысленном существовании не давали ему
покоя. Он, сняв фуражку, бродил по улицам, останавливаясь у темных дере-
вянных домов, заглядывая в освещенные окна, стараясь наконец понять,
проникнуть, узнать, как живут люди и в чем их существование. В освещен-
ных окнах он видел за столом мужчин в подтяжках, женщин за самоваром,
детей... Иные мужчины играли в карты, иные сидели, не двигаясь, бессмыс-
ленно смотря на огонь, женщины мыли чашки или шили и почти все - ели,
широко и беззвучно открывая рты. И, за двумя рядами стекол, Аполлону Пе-
репенчуку казалось, что он слышит их чавканье.
От дома к дому переходил Аполлон Семенович и вдруг очутился у дома
Тамары.
Аполлон Перепенчук прильнул к окну ее комнаты. Тамара лежала на дива-
не и казалась спящей. Вдруг Аполлон Семенович, неожиданно для самого се-
бя, постучал по стеклу пальцами.
Тамара вздрогнула, вскочила, прислушиваясь. Потом подошла к окну,
стараясь в темноте узнать, кто стучал, Но не узнала и крикнула: "Кто?"
Аполлон Семенович молчал.
Она выбежала на улицу и, узнав его, повела в комнаты. Она стала сер-
дито говорить, что не для чего ему приходить к ней, что все наконец кон-
чено, что неужели ему недостаточно ее письменных извинений...
Аполлон Перепенчук смотрел на ее красивое лицо и думал, что незачем