Вдруг один из комиссии, наиболее такой въедливый, говорит:
- Тут еще у них был гусиный сарай. Надо будет порыться на этом месте.
У меня от этих слов прямо дух занялся.
"Ну, - думаю, - нашли. Князь, думаю, мне теперича голову отвертит".
Стали они рыть на месте гусиного сарая. И вдруг мы видим, что там то-
же нет ничего. Что такое!
"Неужели, - думаю, - князь ваше сиятельство, этот старый трепач, пе-
ременил местонахождение клада". Это меня прямо даже как-то оскорбило.
Тут я сам собственноручно прошелся с лопатой по всем местам. Да, ви-
жу, ничего нету. "Наверное, впрочем, - думаю, - заезжал сюда молодой
князь ваше сиятельство, и, наверное, он подбил старичка зарыть в другом
месте, а может быть, и вывез все в город. Вот так номер".
Тут один из комиссии мне говорит:
- Ты нарочно тень наводишь. Хочешь сохранить барское добро.
Я говорю:
- Раньше я, может, хотел сохранить, но теперича пет, поскольку со
мной допущено недоверие со стороны этой великосветской фамилии.
Но они не стали больше со мной церемониться, связали мне руки, хвати-
ли нешибко по личности и отвезли в тюрьму. А после год мурыжили на об-
щественных работах за сокрытие дворянских ценностей.
Вот какая великосветская история произошла со мной. И через нее моя
жизнь пошла в разные стороны, и через нее я докатился до тюрьмы и сумы и
много путешествовал.
ВИКТОРИЯ КАЗИМИРОВНА
В Америке я не бывал и о ней, прямо скажу, ничего не знаю.
А вот из иностранных держав про Польшу знаю. И даже могу ее разобла-
чить.
В германскую войну я три года ходил по польской земле... И, конечно,
изучил эту нацию...
Нет, это уже очень чересчур гордая нация. И среди них женское населе-
ние особенно задается.
Но между тем однажды я встретил одну польскую паненку и ее полюбил, и
через это такая у меня к Польше симпатия пошла, лучше, думаю, этого на-
рода и не бывает.
И нашло на меня, прямо скажу, такое чудо, такой туман: что она, пре-
лестная красавица, ни скажет, то я и делаю.
Убить человека я, скажем, не согласен - рука дрогнет, а тут убил, и
другого, престарелого мельника, убил. Хоть и не своей рукой, да только
путем своей личной хитрости.
А сам, подумать грустно, ходил легкомысленно женишком прямо около
нее, бороденку даже подстриг и подлую ее ручку целовал.
Было такое польское местечко Крево. На одном конце - пригорок, немцы
окопались. На другом - обратно пригорок, мы окопчики взрыли, и польское
это местечко Крево осталось лежать между окопчиками в овраге.
Польские жители, конечно, уволились, а которые хозяева и, как бы ска-
зать, добришко кому покинуть грустно - остались. И как они так существо-
вали - подумать странно.
Пуля так и свистит, так и свистит над ними, а они - ничего, живут се-
бе прежней жизнью.
Ходили мы к ним в гости.
Бывало, в разведку либо в секрет, а уж по дороге, безусловно, в
польскую халупу.
К мельнику все больше ходили.
Мельник такой существовал престарелый. Баба его сказывала: имеет, го-
ворит, он деньжонки капиталом, да только не говорит где. Будто обещал
сказать перед смертью, а пока чего-то пугается и скрывает.
А мельник, это точно, скрывал свои деньжонки.
В задушевной беседе он мне все и высказал. Высказал, что желает перед
смертью пожить в полное семейное удовольствие.
- Пусть, - говорит, - они меня такого-то малехонько побалуют, а то
скажи им, где деньжонки, - оберут как липку и бросят за свои любезные,
даром что свои родные родственники.
Мельника этого я понимал и ему сочувствовал. Да только какое уж там,
сочувствовал, семейное удовольствие, если болезнь у него жаба и ноготь,
приметил я, синий.
Хорошо-с. Баловали они старичка.
Старик кобенится и финтит, а они так во взор его и смотрят, так перед
ним и трепещут, пугаются, что не скажет про деньги.
А была у мельника семья: баба его престарелая да неродная дочка, пре-
лестная паненка Виктория Казимировна.
Я вот рассказывал великосветскую историю про клад князя вашего сия-
тельства - все воистинная есть правда: и босячки-крохоборы, и что били
меня инструментом, да только не было в тот раз прекрасной полячки Викто-
рии Казимировны. Была тогда другая особа, тоже, может быть, полячка -
супруга молодого князя вашего сиятельства. А что касается Виктории Кази-
мировны, то быть ее тогда, конечно, не могло. Была одна в другой раз и
по другому делу... Была она, Виктория Казимировна, дочка престарелого
мельника.
И как это вышло? С первого даже дня завязались у нас прелестные отно-
шения... Только, помню, пришли раз к мельнику. Сидим - хихикаем, а Вик-
тория Казимировна все, замечаю, ко мне ластится: то, знаете ли, плечи-
ком, то ножкой.
- Фу, ты, - восхищаюсь, - какой интересный случай.
А сам все же пока остерегаюсь, отхожу от нее да отмалчиваюсь.
Только попозже берет она меня за руку, любуется мной.
- Я, - говорит, - господин Синебрюхов, могу даже вас полюбить (так и
сказала). И уже имею что-то в груди. Только, говорит, есть у меня до вас
просьбишка: спасите, говорит, меня для ради бога. Желаю, говорит, уйти