Фигура остановилась перед Борисом Ивановичем и худым голосом попроси-
ла об одолжении.
Борис Иванович сунул руку в карман, вынул какуюто мелочишку и подал
нищему. И вдруг посмотрел на него.
А тот сконфузился и прикрыл рукой свое горло, будто извиняясь, что на
горле нет ни воротничка, ни галстука.
Потом, тем же худым голосом, нищий сказал, что он - бывший помещик и
что когда-то он и сам горстями подавал нищим серебро, а теперь он при-
нужден и сам просить об одолжении, поскольку революция отобрала его име-
ние.
Борис Иванович принялся расспрашивать нищего, интересуясь подробнос-
тями его прошлой жизни.
- Да что ж, - сказал нищий, польщенный вниманием. - Был я ужасно ка-
кой богатый помещик, деньги куры у меня не клевали, а теперь, как види-
те, в нищете, в худобе, и жрать нечего. Все, гражданин хороший, меняется
в жизни в свое время.
Дав нищему еще монету, Борис Иванович тихонько пошел к дому. Ему не
было жаль нищего, но какое-то неясное беспокойство овладело им.
- Все в жизни меняется в свое время, - бормотал добрейший Борис Ива-
нович, возвращаясь домой.
Дома Борис Иванович рассказал своей жене, Лукерье Петровне, об этой
встрече, причем несколько сгустил краски и прибавил от себя кой-какие
подробности, например, как этот помещик кидался золотом в нищих и даже
разбивал им носы тяжеловесными монетами.
- Ну, и что ж, - сказала жена. - Ну, жил хорошо, теперь - плохо. В
этом нет ничего ужасно удивительного. Вот недалеко ходить - сосед наш
тоже чересчур бедствует.
И Лукерья Петровна стала рассказывать, как бывший учитель чистописа-
ния Иван Семеныч Кушаков остался ни при чем в своей жизни. А жил тоже
хорошо и даже сигары курил.
Котофеев как-то близко принял к сердцу и этого учителя. Он стал
расспрашивать жену, почему и отчего тот впал в бедность.
Борис Иванович захотел даже увидеть этого учителя. Захотел немедленно
принять самое горячее участие в его плохой жизни. И он стал просить свою
жену, Лукерью Петровну, чтобы та сходила поскорей за учителем, привела
бы его и напоила чаем.
Для порядку побранившись и назвав мужа "вахлаком", Лукерья Петровна
все же накинула косынку и побежала за учителем, снедаемая крайним любо-
пытством.
Учитель, Иван Семенович Кушаков, пришел почти немедленно.
Это был седоватый, сухонький старичок в длинном худом сюртуке, без
жилета. Грязная рубашка без воротника выпирала на груди комком. И мед-
ная, желтая, ужасно яркая запонка выдавалась как-то далеко вперед своей
пупочкой.
Седоватая щетина на щеках учителя чистописания была давно небрита и
росла кустиками.
Учитель вошел в комнату, потирая руки и на ходу прожевывая что-то. Он
степенно, но почти весело поклонился Котофееву и зачем-то подмигнул ему
глазом.
Потом присел к столу и, пододвинув тарелку с ситником с изюмом, при-
нялся жевать, тихо усмехаясь себе под нос.
Когда учитель поел, Борис Иванович с жадным любопытством стал
расспрашивать о прежней его жизни и о том, как и почему он так опустился
и ходит без воротничка, в грязной рубашке и с одной голой запонкой.
Учитель, потирая руки и весело, но ехидно подмигивая, стал говорить,
что он действительно неплохо жил и даже сигары курил, но с изменением
потребностей в чистописании предмет этот был исключен из программы.
- А я с этим свыкся уж, - сказал учитель, - привык. И на жизнь не жа-
луюсь. А что ситный скушал, то в силу привычки, а вовсе не от голоду.
Лукерья Петровна, сложив руки на переднике, хохотала, предполагая,
что учитель уже начинает завираться и сейчас заврется окончательно. Она
с нескрываемым любопытством глядела на учителя, ожидая от него чегото
необыкновенного.
А Борис Иванович, покачивая головой, бормотал чтото, слушая учителя.
- Что ж, - сказал учитель, снова без нужды усмехаясь, - так и все в
нашей жизни меняется. Сегодня, скажем, отменили чистописание, завтра -
рисование, а там, глядишь, и до вас достукаются.
- Ну, уж вы того, - сказал Котофеев, слегка задохнувшись. - Как же до
меня-то могут достукаться... Если я в искусстве... Если я на треугольни-
ке играю.
- Ну и что ж, - сказал учитель презрительно, - наука и техника нынче
движется вперед. Вот изобретут вам электрический этот самый инструмент -
и крышка...
И достукались...
Котофеев, снова слегка задохнувшись, взглянул на жену.
- И очень просто, - сказала жена, - если в особенности движется наука
и техника.
Борис Иванович вдруг встал и начал нервно ходить по комнате.
- Ну и что ж, ну и пущай, - сказал он, - ну и пущай.
- Тебе пущай, - сказала жена, - а еще отдувайся. Мне же, дуре, на шею
сядешь, пилат-мученик.
Учитель завозился на стуле и примиряюще сказал:
- Так и все: сегодня чистописание, завтра рисование... Все меняется,
милостивые мои государи.
Борис Иванович подошел к учителю, попрощался с ним и, попросив его
зайти хотя бы завтра к обеду, вызвался проводить гостя до дверей.
Учитель встал, поклонился и, весело потирая руки, снова сказал, выйдя
в сени:
- Уж будьте покойны, молодой человек, сегодня чистописание, завтра
рисование, а там и по вас хлопнут.
Борис Иванович закрыл за учителем двери и, пройдя в свою спальню, сел