Рождение героя Молодость Созерцательное настроение Любовь к красоте О
нежных душах. Об Эрмитаже и о замечательной скифской вазе
Михаил Поликарпович Синягин родился в тысяча восемьсот восемьдесят
седьмом году в имении Паньково Смоленской губернии.
Мать его была дворянка, а отец почетный гражданин.
Но поскольку автор был моложе М. П. Синягина лет на десять, то ничего
такого путного автор и не может сказать об его молодых годах вплоть до
1916 года.
Но поскольку его всегда - и даже в сорок лет - называли Мишелем, было
видно, что он имел нежное детство, внимание, любовь и душевную ласку.
Его называли Мишелем - и верно, его нельзя было назвать иначе. Все дру-
гие, грубые наименования мало шли к его лицу, к его тонкой фигуре и к
его изящным движениям, исполненным грации, достоинства и чувства ритма.
Кажется, что он окончил гимназию, и, кажется, два или три года он еще
где-то такое проучился. Образование у него было, во всяком случае, самое
незаурядное.
В 1916 году автор, с высоты своих восемнадцати лет, находясь с ним в
одном и том же городе, невольно наблюдал его жизнь и был, так сказать,
очевидцем многих важных и значительных перемен и событии.
М. П. Синягин не был на фронте по случаю ущемления грыжи. И в конце
европейской войны он слонялся по городу в своем штатском макинтоше, имея
цветок в петлице и изящный, со слоновой ручкой, стек в руках.
Он ходил по улицам всегда несколько печальный и томный, в полном оди-
ночестве, бормоча про себя стишки, которые он в изобилии сочинял, имея
все же порядочное дарование, вкус и тонкое чутье ко всему красивому и
изящному.
Его восхищали картины печальной и однообразной псковской природы, бе-
резки, речки и разные мошки, кружащиеся над цветочными клумбами.
Он уходил за город и, сняв шапку, с тонкой и понимающей улыбкой сле-
дил за игрой птичек и комариков.
Или, глядя на движущиеся тучные облака и закинув голову, тут же сочи-
нял на них соответствующие рифмы и стихи.
В те годы было порядочное количество людей высокообразованных и ин-
теллигентных, с тонкой душевной организацией и нежной любовью к красоте
и к разным изобразительным искусствам.
Надо прямо сказать, что в нашей стране всегда была исключительная ин-
теллигентская прослойка, к которой охотно прислушивалась вся Европа и
даже весь мир.
И верно, это были очень такие тонкие ценители искусства и балета, и
авторы многих замечательных произведений, и вдохновители многих отличных
дел и великих учений.
Это не были спецы с точки зрения нашего понимания.
Это были просто интеллигентные, возвышенные люди.
Многие из них имели нежные дугой. А некоторые просто даже плакали при
виде лишнего цветка на клумбе или прыгающего на навозной куче воробышка.
Дело прошлое, но, конечно, надо сказать, что в этом была даже некото-
рая какая-то такая ненормальность. И такой пышный расцвет, безусловно,
был за счет чего-то такого другого.
Автор не слишком владеет искусством диалектики и не знаком с разными
научными теориями и течениями, так что не берется в этом смысле отыски-
вать причины и следствия. Но, грубо рассуждая, можно, конечно, кое до
чего докопаться.
Если, предположим, в одной семье три сына. И если, предположим, одно-
го сына обучать, кормить бутербродами с маслом, давать какао, мыть ежед-
невно в ванне и бриолином голову причесывать, а другим братьям давать
пустяки и урезывать их во всех ихних потребностях, то первый сын очень
свободно может далеко шагнуть и в своем образовании и в своих душевных
качествах. Он и стишки начнет загибать, и перед воробышками умиляться, и
говорить о разных возвышенных предметах.
Вот автор недавно был в Эрмитаже. Глядел скифский отдел. И там есть
одна замечательная ваза. И лет ей, говорят, этой вазе, чего-то такое,
если не врут, больше как две тысячи. Такая шикарная золотая ваза. Очень
исключительной, тонкой скифской работы. Неизвестно, собственно, для чего
ее скифы изготовили. Может, там для молока, или полевые цветы в нее ста-
вить, чтобы скифский король нюхал. Неизвестно, ученые не выяснили. Л
нашли эту вазу в кургане.
Так вот, на этой вазе я вдруг увидел рисунки - сидят скифские мужики.
Один мужичонка-середняк сидит, другой ему зуб пальцами выковыривает,
третий лаптишки себе поправляет.
Автор поглядел поближе - батюшки светы! Ну, прямо наши дореволюцион-
ные мужики. Ну, скажем, тысяча девятьсот тринадцатого года. Даже костюмы
те же - такие широкие рубахи, подпояски. Длинные спутанные бороды.
Автору даже как-то не по себе стало. Что за черт! Смотришь в каталог
- вазе две тысячи лет. На рисунки поглядишь - лет на полторы тысячи по-
меньше. Либо, значит, сплошное жульничество со стороны научных работни-
ков Эрмитажа, либо такие костюмчики и лапти так и сохранились вплоть до
нашей революции. А если это так, стало быть за полторы тысячи лет не
имелось возможности получше приодеться. Поскольку заняты были - работали
на других.
Всеми этими разговорами автор, конечно, нисколько не хочет унизить
бывшую интеллигентскую прослойку, о которой шла речь. Нет, тут просто
выяснить хочется, как и чего и на чьей совести камень лежит.
А прослойка, надо сознаться, была просто хороша, ничего против не
скажешь.
Что касается М. П. Синягина, то автор, конечно, и не хочет его рав-
нять с теми, о ком говорилось. Но все-таки это был человек тоже в доста-
точной степени интеллигентный и возвышенный. Он многое понимал, любил
красивые безделушки и поминутно восторгался художественным словом. Он