Она говорила ему, что все изменилось и все прошло, что, вспоминая о
нем, она, правда, продолжала его любить, но что сейчас ей кажутся ненуж-
ными и лишними какие-либо новые шаги и перемены. Она нашла свою тихую
пристань и больше ничего не ищет.
Мишель по простоте душевной, не услышав в ее словах какого-то полу-
вопроса, какой-то тоски и тревоги, тотчас и не без радости ответил, что
этих перемен он и не ожидает, но что он будет рад и счастлив, если она
позволит ему временно проживать в ихнем доме.
И, жуя хлеб, Мишель благодарно пожимал ее ручки, прося не очень за
него беспокоиться и не очень волноваться. Поговорив так около часу, они
разошлись, он - спокойный и почти радостный, а она - взволнованная, пот-
рясенная и даже убитая. Она неясно на что-то рассчитывала. И она ожидала
услышать не те слова, которые она услышала.
И, вернувшись к себе, она долго плакала о своем прошлом, и о всей
своей жизни, и о том, что все проходит, кроме смерти.
Через несколько дней, отъевшись и приведя себя в порядок, Мишель по-
лучил работу в управлении кооперативов.
Угасавшая жизнь снова вернулась к Мишелю, и, сидя за обедом, он де-
лился своими впечатлениями за день и строил разные планы о будущих воз-
можностях, говоря, что теперь он начал новую жизнь, и что теперь он по-
нял все свои ошибки и все свои наивные фантазии, и что он хочет рабо-
тать, бороться и делать новую жизнь.
Серафима Павловна с мужем дружески беседовали с ним, сердечно радуясь
его успехам и возрождению.
Так проходили дни и месяцы, и ничто не омрачало жизнь Мишеля.
Но в феврале 1930 года Мишель, неожиданно заболев гриппом, который
осложнился воспалением легких, умер почти на руках у своих друзей и бла-
годетелей.
Симочка страшно плакала и долго не находила себе места, проклиная се-
бя за то, что она не сказала Мишелю всего, что хотела и что думала.
Мишель был похоронен на бывшем монастырском кладбище. Могила его и
посейчас убирается живыми цветами.
1930
ШЕСТАЯ ПОВЕСТЬ БЕЛКИНА
ОТ АВТОРА
В дни моей литературной юности я испытывал нечто вроде зависти к тем
писателям, которые имели счастье находить замечательные сюжеты для своих
работ.
В классической литературе было несколько излюбленных сюжетов, на ко-
торые мне чрезвычайно хотелось бы написать. И я не переставал жалеть,
что не я придумал их.
Да и сейчас имеется порядочное количество таких чужих сюжетов, к ко-
торым я неспокоен.
Мне бы, например, хотелось написать на тему Л. Толстого - "Сколько
человеку земли нужно". Это удивительная тема, и она выполнена Толстым с
колоссальной силой. Тем не менее мне хотелось бы еще раз заново и посво-
ему подойти к ней.
Мне хотелось бы написать на некоторые сюжеты Мопассана, Мериме и т.д.
Но относительно Пушкина у меня всегда был особый счет. Не только не-
которые сюжеты Пушкина, но и его манера, форма, стиль, композиция были
всегда для меня показательны.
Иной раз мне даже казалось, что вместе с Пушкиным погибла та настоя-
щая народная линия в русской литературе, которая была начата с таким
удивительным блеском и которая (во второй половине прошлого столетия)
была заменена психологической прозой, чуждой, в сущности, духу нашего
народа.
Мне казалось (и сейчас кажется), что проза Пушкина - драгоценный об-
разчик, на котором следует учиться писателям нашего времени.
Занимательность, краткость и четкость изложения, предельная изящность
формы, ирония - вот чем так привлекательна проза Пушкина.
Конечно, в наши дни не должно быть слепого подражания Пушкину. Ибо
получится безжизненная копия, оторванная от нашего времени. Но иногда
полезно сделать и копию, чтоб увидеть, каким секретом в своем мастерстве
обладал великий поэт и какими красками он пользовался, чтоб достичь наи-
большей силы.
У живописцев в отношении копии дело обстоит проще. Там достаточно
"списать" картину, чтобы многое понять. Но копия в литературе значи-
тельно сложнее. Простая переписка ровным счетом ничего не покажет. Необ-
ходимо взять сколько-нибудь равноценный сюжет и, воспользовавшись формой
мастера, изложить тему в его манере.
Поэтому сделать сносную копию с отличного произведения не есть учени-
ческое дело, а есть мастерство, и весьма нелегкое.
Во всяком случае, в моей литературной юности подобную копию мне никак
не удавалось сделать. Я не понимал всей сложности мастерства и не умел
владеть красками, как это следовало.
И вот теперь, после семнадцати лет моей литературной работы, я не без
робости приступаю к копии с пушкинской прозы. И для данного случая я
принял за образец "Повести Белкина". Я надумал написать шестую повесть в
той манере и в той "маске", как это сделано Пушкиным.
Сложность такой копии тем более велика, что все пять повестей Пушкина
написаны как бы от разных рассказчиков. Поэтому мне не пришлось подра-
жать общей манере (что было бы легче), а пришлось ввести по-настоящему
новый рассказ, такой рассказ, который бы мог существовать в ряду повес-
тей Белкина.
Это усложнило мою работу. А еще более усложнило то, что мне не хоте-
лось быть слишком слепым подражателем. И я взял тему совершенно самосто-
ятельную, не такую, которая была у Пушкина, а такую, какая могла быть по