нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивое помпа-
дурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ
строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда не-
достатки приобретали особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали
откровенно публицистические ноты.
В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивал цинично-расчет-
ливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуального счастья,
интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых и
никчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия рас-
топтать все подлинно человеческое ("Матренища", "Гримаса нэпа", "Дама с
цветами", "Няня", "Брак по расчету").
В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные приемы заост-
рения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийной интри-
ги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатириком
нравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника - накопителя и
стяжателя, который из прямого политического противника стал противником
в сфере морали, рассадником пошлости.
Круг действующих в сатирических произведениях Зощенко лиц предельно
сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего в юмо-
ристических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены
того динамизма, который отличает героев других произведений писателя.
Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем в юмористических
новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, система мышления
внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина.
Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют
шаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет ве-
селого.
Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х годов составляет
все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о жилищных
делах, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает объект, кото-
рый сам достаточно полно И точно охарактеризовал в повести "Люди": "Но,
конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон, совершенно
мелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и переживаниями".
[1] Движение сюжета в таком рассказе основано на постоянно ставящихся и
комически разрешаемых противоречиях между "да" и "нет". Простодушно-на-
ивный рассказчик уверяет всем тоном своего повествования, что именно
так, как он делает, и следует оценивать изображаемое, а читатель либо
догадывается, либо точно знает, что подобные оценки-характеристики не-
верны. Это вечное борение между утверждением сказчика и читательским не-
гативным восприятием описываемых событий сообщает особый динамизм зощен-
ковскому рассказу, наполняет его тонкой и грустной иронией.
Есть у Зощенко небольшой рассказ "Нищий" - о здоровенном и нагловатом
субъекте, который повадился регулярно ходить к герою-рассказчику, вымо-
гая у него полтинники. Когда тому надоело все это, он посоветовал предп-
риимчивому добытчику пореже заглядывать с непрошеными визитами. "Больше
он ко мне не приходил - наверное, обиделся", - меланхолически отметил в
финале рассказчик. Нелегко Косте Печенкину скрывать двоедушие, маскиро-
вать трусость и подлость выспренними словами ("Три документа"), и расс-
каз завершается иронически сочувственной сентенцией: "Эх, товарищи,
трудно жить человеку на свете!"
Вот это грустно-ироническое "наверное, обиделся" и "трудно жить чело-
веку на свете" и составляет нерв большинства комических произведений Зо-
щенко 20-х годов. В таких маленьких шедеврах, как "На живца", "Аристок-
ратка", "Баня", "Нервные люди", "Научное явление" и других, автор как бы
срезает различные социально-культурные пласты, добираясь до тех слоев,
где гнездятся истоки равнодушия, бескультурья, пошлости.
Герой "Аристократки" увлекся одной особой в фильдекосовых чулках и
шляпке. Пока он "как лицо официальное" наведывался в квартиру, а затем
гулял по улице, испытывая неудобство оттого, что приходилось принимать
даму под руку и "волочиться, что щука", все было относительно благопо-
лучно. Но стоило герою пригласить аристократку в театр, "она и разверну-
ла свою идеологию во всем объеме". Увидев в антракте пирожные, аристок-
ратка "подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет". Дама
съела три пирожных и тянется за четвертым.
"Тут ударила мне кровь в голову.
- Ложи, - говорю, - взад!"
После этой кульминации события развертываются лавинообразно, вовлекая
в свою орбиту все большее число действующих лиц. Как правило, в первой
половине зощенковской новеллы представлены один-два, много - три персо-
нажа. И только тогда, когда развитие сюжета проходит высшую точку, когда
возникает потребность и необходимость типизировать описываемое явление,
сатирически его заострить, появляется более или менее выписанная группа
людей, порою толпа.
Так и в "Аристократке". Чем ближе к финалу, тем большее число лиц вы-
водит автор на сцену. Сперва возникает фигура буфетчика, который на все
уверения героя, жарко доказывающего, что съедено только три штуки, пос-
кольку четвертое пирожное находится на блюде, "держится индифферентно".
- Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем
сделан и пальцем смято".
Тут и любители-эксперты, одни из которых "говорят - надкус сделан,
другие - нету". И наконец, привлеченная скандалом толпа, которая смеется
при виде незадачливого театрала, судорожно выворачивающего на ее глазах
карманы со всевозможным барахлом.
В финале опять остаются только два действующих лица, окончательно вы-
ясняющих свои отношения. Диалогом между оскорбленной дамой и недовольным
ее поведением героем завершается рассказ.
"А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
- Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с
дамами.
А я говорю:
- Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение".