- Допустите, - говорит, - переночевать. Ночка, говорит, темная, я бо-
юся. А человек я богатый. Могут обокрасть.
И сам, жаба, хохочет.
А Егор Савич так в мыслях своих и порхает.
- Пусть, - говорит, - пусть. Я ему про попа тоже расскажу... Жил-был,
говорит, поп, и, можете себе представить, ночью у него завыла собака...
А я взглянул в это время на беспалого, - ухмыляется, гадюка. И сам
вынимает серебряный портсигарчик и папироску закуривает.
"Ну, - думаю, - вор и сибиряк. Не иначе как кого распотрошил. Ишь ты
какую вещь стибрил".
А вещь - вполне роскошный барский портсигар. На нем, знаете ли, за-
помнил, букашка какая-нибудь, свинка, буковка.
Оробел я снова и говорю для внутренней бодрости:
- Да, говорю, это ты, Егор Савич, например, про собаку верно. Это
неправда, что смерть-старуха с косой. Смерть - маленькое и мохнатенькое,
катится и хихикает. Человеку она незрима, а собака, например, ее видит,
и кошка видит. Собака как увидит - мордой в землю уткнется и воет, а
кошка - та фырчит, и шерстка у ней дыбком становится. А я вот, говорю,
такой человек, смерти хотя и не увижу, но убийцу замечу издали и вора,
например, тоже.
И при этих моих словах на беспалого взглянул. Только я взглянул, а на
дворе:
- У... у...
Как завоет собака, так мы тут и зажались.
Смерти я не боюсь, смерть мне даже очень хорошо известна по военным
делам, ну, а Егор Савич - человек гражданский, частный человек.
Егор Савич как услышал "у... у...", так посерел весь, будто лунатик,
заметался, припал к моему плечику.
- Ох, - говорит, - как вы хотите, а это, безусловно, на мой счет. Ох,
говорит, моя это очередь. Не спорьте.
Смотрю - и беспалая жаба сидит в испуге.
Егора Савича я утешаю, а беспалый говорит такое:
- С чего бы, говорит, тут смерти-то ходить? Давайте, говорит, лягем
спать поскореича. Завтра-то мне (замечайте) чуть свет вставать нужно.
"Ох, - думаю, - хитровой мужик, как красноречиво выказывает свое на-
меренье. Ты только ему засни, а он хватит тебя, может быть, топориком и
- баста, чуть свет уйдет".
Нет, думаю, не буду ему спать, не такой я еще человек темный.
Ладно. Пес, безусловно, заглох, а мы разлеглись, кто куда, а я, за-
помнил, на полу приткнулся.
И не знаю уж, как вышло, может, что горяченького через меру покушал,
- задремал.
И вот представилась мне во сне такая картина. Снится мне, будто сидим
мы у стола, как и раньше, и вдруг катится, замечаем, по полу темненькое
и мохнатенькое, вроде крысы. Докатилось оно до Егора Савича и - прыг ему
на колени, а беспалый нахально хохочет. И вдруг слышим мы ижехерувимское
пение, и деточка будто такая маленькая в голеньком виде всходит и передо
мной во фронт становится и честь мне делает ручкой.
А я будто оробел и говорю:
- Чего, говорю, тебе, невинненькая деточка, нужно? Ответьте мне для
ради бога.
А она будто нахмурилась, невинненьким пальчиком указывает на беспало-
го.
Тут я и проснулся. Проснулся и дрожу. Сон, думаю, в руку. Так я об
этом и знал.
Дошел я тихоньким образом до Егора Савича, сам шатаюсь.
- Что, - вспрашиваю, - жив ли? - говорю.
- Жив, - говорит, - а что такоеча?
- Ну, - говорю, - обними меня, я твой спаситель, буди мужиков, вязать
нужно беспалого сибирского преступника, поскольку он, наверное, хотел
тебя топором убить.
Разбудили мы мужиков, стали вязать беспалого, а он, гадюка, представ-
ляется, что не в курсе дела.
- Что, - говорит, - вы горохом объелись, что ли? Я, говорит, и в мыс-
лях это убийство не держал. А что касается моего серебряного портсигара,
то я его не своровал, а заработал. И я, говорит, могу хозяину по секрету
сказать - чем я занимаюсь.
И тут он наклоняется к Егор Савичу и что-то ему шепчет.
Видим, Егор Савич смеется и веселится и так мне отвечает:
- Я, говорит, тебя рабочим к себе не возьму. Ты, говорит, только на-
род смущаешь. Этот беспалый человек есть вполне прелестный человек. Он -
заграничный продавец. Он для нас же, дураков, носит спирт из-за границы,
вино, коньяк и так далее.
"Ну, - думаю, - опять со мной происшествие случилось. На этот раз,
думаю, сон подвел. Не то, думаю, во сне видел, чего надо. А все, думаю,
мое воображение плюс горячая пища. Придется, думаю, снова идти в поисках
более спокойного места, где пища хорошая и люди не так плохи".
Собрал я свое барахлишко и пошел.
А очень тут рыдал Егор Савич.
- Прямо, - говорит, - и не знаю, на ком теперь остановиться, чтоб че-
го-нибудь рассказывать.
Проводил он меня верст аж за двадцать от гиблого места и все расска-
зывал разные разности.
1921
РАССКАЗ ПРО ПОПА
Утро ясное. Озеро. Поверхность этакая, скажем, без рябинки. Поплавок.
Удочка.
Ах, ей-богу, нет ничего на свете слаще, как такое препровождение вре-