ете пофилософствовать.
И философ в изнеможении откидывается на спинку дивана и нервно курит.
9. И мы ему говорим:
- И мы даже согласны с вами, что...
Философ оживляется:
- Вот видите... согласны... А сами человеку прямо дыхнуть не даете...
Я говорю:
- Мы согласны с вами в том, что жизнь коротка. А вернее, она не так
коротка, как плохая. А от этого она, может быть, и короткая. Пусть даже
короткая. Но только короткая жизнь может быть хорошая, а может быть пло-
хая. Так вот, мы за длинную, хорошую жизнь. И в этом у нас цель и стрем-
ление. А что для вас жизнь коротка, то, несмотря на ее краткость, вам,
вероятно, не помешало положить в банк тысяч сто. Простите, сэр.
- Фу, как грубо, - говорит философ, поперхнувшись. - А говорите,
впрочем, что хотите. Мне теперь безразлично. Вы чем-то, не знаю, меня
окончательно расстроили. А кроме того, - холодно добавляет он, - я счи-
таю, что человеческие свойства неизменны. Это природа. Все равно обувь
стопчется по ноге. Привет.
И мы вежливо встаем с дивана и говорим, соблюдая мировые правила при-
личия:
- Сэр, я ваш покорный слуга. Примите уверения в совершенном моем к
вам уважении и почтении до последнего дыхания. А что касается человечес-
ких свойств, то они, сударь, меняются от режима и воспитания.
Философ в сердцах бросает окурок на пол, плюет и уходит, приветствуя
нас рукой, бормоча:
- Да, но режим и воспитание - в руках людей, а люди есть люди...
10. Мы описали вам эту воображаемую сценку, чтобы показать, какая бы-
вает борьба на фронте мысли.
И действительно, некоторые рассуждения могут отчасти смутить более
слабую душу. Более слабая душа может поникнуть от таких слов - сон, ко-
роткая жизнь, нереальность, считанные дни... Эти слова не раз смущали
даже более крепких людей. И были даже среди революционеров люди, которые
били отбой и перебегали в другой лагерь. И история знает подобные факты.
И тут надо действительно иметь мужественное сердце, чтоб не смутиться
от яда этих слов, в которых есть доля правды, - иначе они бы не действо-
вали ни на кого. Тем не менее эти слова неправильны и ложны. И это диа-
лектика. Нет, мы не хотим сказать, что все ужасно легко и борьба - про-
гулка. И у некоторых, которые у нас сейчас размахивают руками и горячат-
ся (и, может быть, и у меня в том числе), не хватило бы духу начинать
сначала. Но находились люди, которые смотрели поверх всего. И это были
удивительные люди. И они создавали удивительные события. И старались пе-
ределать все, что барахталось в грязи, в тине и в безобразии.
И вот об этих людях, побеседовав с философом, мы сейчас и будем гово-
рить. И вы сейчас увидите такую силу духа, что просто содрогнетесь от
собственного малодушия.
11. Но прежде - еще одно, совсем коротенькое отступление. Вроде
справки.
Представители старого мира имеют, в сущности, понятную привычку гово-
рить о революционерах как о людях, потерявших совесть и человеческое по-
добие. Незнаем, как в других странах, но у нас, у матушки России, была
привычка называть таких людей злодеями и нерусскими людьми.
Так вот, для примера осмелимся привести несколько слов, написанных
царским цензором Никитенко о повешенном декабристе Рылееве.
Вот что пишет Никитенко:
"Я не знаю другого человека, который обладал такой притягательной си-
лой, как Рылеев. Он с первого взгляда вселял в вас как бы предчувствие
того обаяния, которому вы неизбежно должны были подчиниться при близком
знакомстве. Стоило улыбке озарить его лицо, стоило поглубже взглянуть в
его удивительные глаза, чтобы всем сердцем безвозвратно отдаться ему. И
я на себе испытал чарующее действие его гуманности и доброты".
Вот как Никитенко описывает "злодея" Рылеева.
И мы, прочитав эти строчки, в предчувствии всего хорошего переходим к
историческим новеллам об этих борцах за революцию.
12. Вот рассказ о Рылееве. Рылеев был поэт. Он был дворянин и офицер.
Но это не помешало ему написать такие агитационные строчки:
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
И людями, как скотами,
Долго ль будут торговать?
Он был мужественный революционер. И перед 14 декабря он выступал за
немедленное восстание против царя.
И накануне, вместе со своим другом Н. Бестужевым, он обошел несколько
полков и призывал солдат к выступлению.
Больше того - он останавливал солдат на улице и вел с ними беседу.
И вот наступил день восстания.
Уже прогремели" ружейные выстрелы, и два враждебных лагеря замерли в
некоторой нерешительности.
Мятежники стояли в каре у сената, а царские войска теснились около
строящегося Исаакиевского собора.
И был момент, когда восставшие получили моральный перевес.
И об этом моменте Николай I так пишет в своих записках:
"Уже пули просвистели мне чрез голову. Рабочие Исаакиевского собора
из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить
скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда войска были бы в
самом трудном положении".
13. И тогда царский генерал Васильчиков сказал Николаю:
- Ваше величество, нужна картечь.
Государь сказал:
- Вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования пролил кровь
моих подданных?
- Чтобы спасти империю, - сказал генерал.