розовый галстук, Илья Иваныч сказал:
- Вот все говорят: буржуи, буржуи... Буржуям, дескать, не житье, а
малина. А вот я сам, скажем, буржуем побывал, капиталистом... А чего в
этом хорошего?
- А что?
- Да как же, - сказал Спиридонов. - Нуте-ка, сами считайте. Родствен-
ники и свойственники, которые были мои и женины, - со всеми расплевался.
Поссорился. Это, скажем, раз. В народный суд попал я или нет? Попал. Но
делу гражданки Быковой. Разбор будет. Эго, скажем, два... Жена, супруга
то есть, Марья Игнатьевна, насквозь все дни сидит на сундучке и пла-
чет... Это, скажем, три... Налетчики дверь мне в квартире ломали или
нет? Ломали. Хотя и не сломали, но есть мне от этого беспокойство? Есть.
Я, может, теперь из квартиры не могу уйти. А если в квартире сидишь,
опять плохо - дрова во дворе крадут. Куб у меня дров куплен. Следить на-
до.
Илья Иваныч с отчаянием махнул рукой.
- Чего же ты теперь делать-то будешь? - спросил я.
- А я не знаю, - сказал Илья Иваныч. - Прямо хоть в петлю... Я как в
первый день получил деньги, так все и началось, все несчастья... То жил
спокойно и безмятежно, то повезло со всех концов.
А я как в квартиру с деньгами вкатился, так сразу вижу, что неладно
что-то. Родственники, конечно, вижу, колбасятся по квартире. То нет ни-
кого, а то сидят на всех стульях. Поздравляют. Я, конечно, дал каждому
для потехи по два рубля.
А Мишка, женин братишка, наибольше колбасится.
- Довольно, - говорит, - стыдно по два рубля отваливать, когда, гово-
рит, капиталец есть.
Ну, слово за слово, руками по столу - драка. Кто кого бьет - неиз-
вестно. А Мишка снял с вешалки мое демисезонное пальтишко и вышел.
Ну, расплевался я с родственниками. Стал так жить.
Купил, конечно, всякого добра. Кастрюли купил, пшена на два года.
Стал думать, куда еще деньги присобачить. Смотрю - жена по хозяйству
трется, ни отдыху ей, ни сроку.
"Не дело, - думаю. - Хоть и баба она, а все-таки равноправная баба.
Стоп, думаю. Возьму, думаю, ей в помощь небольшую девчонку. Пущай дев-
чонка продукты стряпает".
Ну, взял. Девчонка крупу стряпает, а жена, на досуге, сидит целые дни
на сундучке и плачет. То работала и веселилась, а то сидит и плачет. Ей,
видите ли, на досуге всякие несчастья стали вспоминаться, и как папа ее
скончался, и как она замуж за меня вышла... Вообще полезла ей в голову
полная ерунда от делать нечего.
Дал я, конечно, супруге денег.
- Сходи, - говорю, - хотя бы в клуб или в театр. Я бы, говорю, и сам
с тобой пошел, да мне, видишь ли, за дровами последить надо.
Ну, поплакала баба - пошла в клуб. В лото стала играть. Днем плачет -
на досуге, а вечером играет. А я за дровами слежу. А девчонка продукты
стряпает.
А после председатель заходит и говорит:
- Ты, говорит, что ж это, сукин кот, подростков эксплуатируешь? Поче-
му, говорит, девчонка Быкова не зарегистрирована? Я, говорит, на тебя в
народный суд подам, даром что ты деньги выиграл...
Илья Иваныч снова махнул рукой, поправил галстук и замолчал.
- Плохо, - сказал я.
- Еще бы не плохо, - оживился Илья Иваныч. - Сижу, скажем, за пивом,
а в груди сосет. Может, сию минуту дрова у меня сперли. Или, может, в
квартиру лезут... А у меня самовар новый стоит. И сидеть неохота, и идти
неохота. Что ж дома? Жена, конечно, может быть, плачет. Девчонка Быкова
тоже плачет - боится под суд идти... Мишка, женин брат, наверное, вокруг
квартиры колбасится - влезть хочет... Эх, лучше бы мне и денег этих не
выигрывать!
Илья Иваныч расплатился за пиво и грустно пожал мне руку. Я было хо-
тел его утешить на прощанье, по он вдруг спросил:
- А чего это самое... Розыгрыш-то новый скоро ли будет? Тысчонку бы
мне, этово, неплохо выиграть для ровного счета...
Илья Иваныч одернул свой розовый галстук и, кивнув мне головой, то-
ропливо пошел к дому.
1923
ЖЕРТВА РЕВОЛЮЦИИ
Ефим Григорьевич снял сапог и показал мне свою ногу. На первый
взгляд, ничего в ней особенного не было. И только при внимательном ос-
мотре можно было увидеть па ступне какие-то зажившие ссадины и царапины.
- Заживают, - с сокрушением сказал Ефим Григорьевич. - Ничего не по-
делаешь - седьмой год все-таки пошел.
- А что это? - спросил я.
- Это? - сказал Ефим Григорьевич. - Это, уважаемый товарищ, я постра-
дал в Октябрьскую революцию. Нынче, когда шесть лет прошло, каждый, ко-
нечно, пытается примазаться: и я, дескать, участвовал в революции, и я,
мол, кровь проливал и собой жертвовал. Ну, а у меня все-таки явные приз-
наки. Признаки не соврут... Я, уважаемый товарищ, хотя на заводах и не
работал и по происхождению я бывший мещанин города Кронштадта, но в свое
время был отмечен судьбой - я был жертвой революции. Я, уважаемый това-
рищ, был задавлен революционным мотором.
Тут Ефим Григорьевич торжественно посмотрел на меня и, заворачивая
ногу в портянку, продолжал:
- Да-с, был задавлен мотором, грузовиком. И не так чтобы как прохожий
или там какая-нибудь мелкая пешка, по своей невнимательности или слабос-
ти зрения, напротив - я пострадал при обстоятельствах и в самую револю-
цию. Вы бывшего графа Орешина не знали?