малютку не примут, то усыновите в крайнем случае.
А малютка, между тем, вякает, хворает и с рук нипочем не уходит.
И вот проходят отчаянные два часа, и поезд, конечно, останавливается
на большой станции. Который в сандалиях берет свою малютку за ножки и
хочет пойти на платформу в транспортную охрану. Только вдруг молодая ма-
маша в вагон вкатывается. Она входит в вагон и так защищается:
- Я, говорит, извиняюсь! Я как горячего супу покушала, так меня сразу
и разморило, и я нарочно зашла в тот соседний вагон и маленько там под-
заснула. Я, говорит, два дня не спавши. А если бы в этот вагон зашла, я
навряд ли бы выспалась.
И берет она своего крошку и снова его нянчит.
Который в сандалиях говорит:
- Довольно неаккуратно поступаете, гражданка! Но раз вы поспали, то я
вхожу в ваше положение. Дети нам - наша смена, - я не против за ними
поглядеть.
Тут в вагоне происходит веселый смех, дающий здоровую зарядку.
Который в сандалиях говорит:
- Только, конечно, надо предупреждать. А то я за эти два часа много
пережил. Вот это нехорошо с вашей стороны.
Тут снова в вагоне происходит веселый взрыв смеха.
И тогда который в сандалиях тоже начинает улыбаться, и вскоре он
вполне прощает маленькое коварство, допущенное со стороны матери.
И тогда все кончается к общему благополучию.
И наш следующий рассказ есть удивительное событие в области неудач.
МЕЛКИЙ СЛУЧАЙ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
Презабавная история произошла со мной на транспорте этой осенью. Я
ехал в Москву. Из Ростова. Вот подходит почтово-пассажирский поезд в
6.45 вечера.
Сажусь в этот поезд.
Народу не так чтобы безобразно много. Даже в крайнем случае сесть
можно.
Прошу потесниться. Сажусь.
А дело, я говорю, к вечеру. Не то чтобы темно, но темновато. Вообще
сумерки. И огня еще не дают. Провода экономят.
Так вот, гляжу на окружающих пассажиров и вижу - компания подобралась
довольно славная. Такие все, вижу, симпатичные, не надутые люди. Прошу
их запомнить.
Один такой без шапки, длинногривый субъект, но не поп. Такой вообще
интеллигент в черной тужурке.
Рядом с ним - в русских сапогах и в форменной фуражке. Такой усатый.
Только не инженер. Может быть, он сторож из зоологического сада или аг-
роном. Только, видать, очень отзывчивой души человек. Он держит своими
ручками перочинный ножик и этим ножиком нарезает антоновское яблоко на
кусочки и кормит своего другого соседа - безрукого. Такой с ним рядом,
вижу, безрукий гражданин едет. Такой молодой пролетарский парень. Без
обоих рук. Наверное, инвалид труда. Очень жалостно глядеть.
Но он с таким аппетитом кушает. И поскольку у него нету рук, тот ему
нарезает на дольки и подает в рот на кончике ножа.
Такая, вижу, гуманная картинка. Сюжет, достойный Рембрандта.
А напротив них сидит немолодой, седоватый мужчина в черном картузе. И
все он, этот мужчина, усмехается.
Может, до меня у них какой-нибудь забавный разговор был. Только, ви-
дать, этот пассажир все еще не может остыть и все хохочет по временам:
"хе-е" и "хе-е".
А очень меня заинтриговал не этот седовласый, а тот, который безру-
кий.
И гляжу я на него с гражданской скорбью, и очень меня подмывает спро-
сить, как это он так опростоволосился и на чем конечности потерял. Но
спросить неловко.
Думаю, попривыкну к пассажирам, разговорюсь и после спрошу.
Стал посторонние вопросы задавать усатому субъекту, как более отзыв-
чивому, но тот отвечает хмуро и с неохотой.
Только вдруг в разговор со мной ввязывается первый, интеллигентный
мужчина, который с длинными волосами.
Чего-то он до меня обратился, и у нас с ним завязался разговор на
разные легкие темы: куда едете, почем капуста и есть ли у вас жилищный
кризис на сегодняшний день.
Он говорит:
- У нас жилищного кризиса не наблюдается. Тем более мы проживаем у
себя в усадьбе, в поместье.
- И что же, - говорю, - вы там комнату имеете или собачью будку?
- Нет, - говорит, - зачем комнату. Берите выше. У меня девять комнат,
не считая, безусловно, людских, сараев, уборных и так далее.
Я говорю:
- Может, врете? Что же, говорю, вас не выселили в революцию, или это
есть совхоз?
- Нет, - говорит, - это есть мое родовое имение, особняк. Да, вы, го-
ворит, приезжайте ко мне. Я иногда вечера устраиваю. Кругом у меня фон-
таны брызжут. Симфонические оркестры поминутно вальсы играют.
- Что же вы, - говорю, - я извиняюсь, арендатор будете, или вы есть
частное лицо?
- Да, - говорит, - я частное лицо. Я, между прочим, помещик.
- То есть, - говорю, - как вас, позвольте, понимать? Вы есть бывший
помещик? То есть, говорю, пролетарская революция смела же вашу катего-
рию. Я, говорю, извиняюсь, чего-то не разобрался в этом деле. У нас, го-
ворю, социальная революция, социализм, какие у нас могут быть помещики?
- А вот, - говорит, - могут. Вот, говорит, я помещик. Я, говорит, су-
мел сохраниться через всю вашу революцию, и, говорит, я плевал на всех -