- Нет.
- Ну, так вот... У этого графа я и служил. В полотерах... Хочешь не
хочешь, а два раза натри им пол. А один раз, конечно, с воском. Очень
графы обожали, чтобы с воском. А по мне, так наплевать - только расход
лишний. Хотя, конечно, блеск получается. А графы были очень богатые и в
этом смысле себя не урезывали.
Так вот такой был, знаете ли, случай: натер я им полы, скажем, в по-
недельник, а в субботу революция произошла. В понедельник я им натер, в
субботу революция, а во вторник, за четыре дня до революции, бежит ко
мне ихний швейцар и зовет:
- Иди, говорит, кличут. У графа, говорит, кража и пропажа, а на тебя
подозрение. Живо! А не то тебе голову отвернут.
Я пиджачишко накинул, похряпал на дорогу - и к ним.
Прибегаю. Вваливаюсь, натурально, в комнаты.
Гляжу - сама бывшая графиня бьется в истерике и по ковру пятками
бьет.
Увидела она меня и говорит сквозь слезы:
- Ах, говорит, Ефим, комси-комса, не вы ли сперли мои дамские часики,
девяносто шестой пробы, обсыпанные брильянтами?
- Что вы, - говорю, - что вы, бывшая графиня! На что, говорю, мне
дамские часики, если я мужчина? Смешно, говорю. Извините за выражение.
А она рыдает:
- Нет, - говорит, - не иначе как вы сперли, комсикомса.
И вдруг входит сам бывший граф и всем присутствующим возражает:
- Я, говорит, чересчур богатый человек, и мне раз плюнуть и растереть
ваши бывшие часики, но, говорит, это дело я так не оставлю. Руки, гово-
рит, свои я не хочу пачкать о ваше хайло, но подам ко взысканию, комси-
комса. Ступай, говорит, отселева.
Я, конечно, посмотрел в окно и вышел.
Пришел я домой, лег и лежу. И ужасно скучаю от огорчения. Потому что
не брал я ихние часики.
И лежу я день и два - пищу перестал вкушать и все думаю, где могли
быть эти обсыпанные часики.
И вдруг - на пятый день - как ударит меня что-то в голову.
"Батюшки, - думаю, - да ихние часишки я же сам в кувшинчик с пудрой
пихнул. Нашел на ковре, думал, медальон, и пихнул".
Накинул я сию минуту на себя пиджачок и, не покушав даже, побежал на
улицу. А жил бывший граф на Офицерской улице.
И вот бегу я по улице, и берет меня какая-то неясная тревога. Что
это, думаю, народ как странно ходит боком и вроде как пугается ружейных
выстрелов и артиллерии? С чего бы это, думаю.
Спрашиваю у прохожих. Отвечают:
- Вчера произошла Октябрьская революция.
Поднажал я - и на Офицерскую.
Прибегаю к дому. Толпа. И тут же мотор стоит. И сразу меня как-то
осенило: не попасть бы, думаю, под мотор. А мотор стоит... Ну, ладно.
Подошел я ближе, спрашиваю:
- Чего тут происходит?
- А это, - говорят, - мы которых аристократов в грузовик сажаем и
арестовываем. Ликвидируем этот класс.
И вдруг вижу я - ведут. Бывшего графа ведут в мотор. Растолкал я на-
род, кричу:
- В кувшинчике, - кричу, - часики ваши, будь они прокляты! В кувшин-
чике с пудрой.
А граф, стерва, нуль на меня внимания и садится.
Бросился я ближе к мотору, а мотор, будь он проклят, как зашуршит в
тую минуту, как пихнет меня колосьями в сторону.
"Ну, - думаю, - есть одна жертва".
Тут Ефим Григорьевич опять снял сапог и стал с досадой осматривать
зажившие метки на ступне. Потом снова надел сапог и сказал:
- Вот-с, уважаемый товарищ, как видите, и я пострадал в свое время и
являюсь, так сказать, жертвой революции. Конечно, я не то чтобы этим за-
даюсь, но я не позволю никому над собой издеваться. А между прочим пред-
седатель жилтоварищества обмеривает мою комнату в квадратных метрах, да
еще тое место, где комод стоит, - тоже. Да еще издевается: под комодом,
говорит, у вас расположено около полметра пола. А какие же это полметра,
ежели это место комодом занято? А комод - хозяйский.
1923
АГИТАТОР
Сторож авиационной школы Григорий Косопосов поехал в отпуск в дерев-
ню.
- Ну что ж, товарищ Косоносов, - говорили ему приятели перед отъез-
дом, - поедете, так уж вы, того, поагитируйте в деревне-то. Скажите му-
жичкам: вот, мол, авиация развивается... Может, мужички на аэроплан сло-
жатся.
- Это будьте уверены, - говорил Косоносов, - поагитирую. Что другое,
а уж про авиацию, не беспокоитесь, скажу.
В деревню приехал Косоносов осенью и в первый же день приезда отпра-
вился в Совет.
- Вот, - сказал, - желаю поагитировать. Как я есть приехавши из горо-
да, так нельзя ли собрание собрать?
- Что ж, - сказал председатель, - валяйте, завтра соберу мужичков.
На другой день председатель собрал мужичков у пожарного сарая.
Григорий Косоносов вышел к ним, поклонился и, с непривычки робея, на-
чал говорить дрожащим голосом.
- Так вот, этого... - сказал Косоносов, - авияция, товарищи
крестьяне... Как вы есть народ, конечно, темный, то, этого, про политику
скажу... Тут, скажем, Германия, а тут Керзон. Тут Россия, а тут... вооб-