у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня
этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напраши-
вается.
Я говорю:
- Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
- Нет.
И берет третье.
Я говорю:
- Натощак - не много ли? Может вытошнить.
А она:
- Нот, - говорит, - мы привыкшие.
И берег четвертое.
Тут ударила мне кровь в голову.
- Ложи, - говорю, - взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не
гулять.
- Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
- Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
- С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
- Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
- Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем
сделан и пальцем смято.
- Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, -
народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
- Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
- Давай, - говорит, - я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
- Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с
дамами.
А я говорю.
- Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.
1923
СТАКАН
Тут недавно маляр Иван Антонович Блохин скончался по болезни. А вдова
его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой день
небольшой пикничок устроила.
И меня пригласила.
- Приходите, - говорит, - помянуть дорогого покойника чем бог послал.
Курей и жареных утей у нас, говорит, не будет, а паштетов тоже не пред-
видится. Но чаю хлебайте, сколько угодно, вволю и даже можете с собой
домой брать.
Я говорю:
- В чае хотя интерес не большой, но прийти можно. Иван Антонович Бло-
хин довольно, говорю, добродушно ко мне относился и даже бесплатно пото-
лок побелил.
- Ну, - говорит, - приходите тем более.
В четверг я и пошел.
А народу приперлось множество. Родственники всякие. Деверь тоже, Петр
Антонович Блохнн. Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками.
Против арбуза сел. И только у него, знаете, и делов, что арбуз отрезает
перочинным ножом и кушает.
А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не
принимает. Да и вообще чаишко неважный, надо сказать, - шваброй малость
отзывает. И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.
Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахар-
ницу я прибор и кокнул, об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и
трещину дай.
Я думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
Вдова отвечает:
- Никак, батюшка, стакан тюкнули?
Я говорю:
- Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
А деверь нажрался арбуза и отвечает:
- То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости пригла-
шает, а они у вдовы предметы тюкают.
А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
- Это, - говорит, - чистое разорение в хозяйстве - стаканы бить. Это,
говорит, один - стакан тюкнет, другой - крантик у самовара начисто отор-
вет, третий - салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?
А деверь, паразит, отвечает: