давеча заметку написал - ай-люли.
А Егорка Драпов смеется.
- Да уж, - говорит, - ты богато пишешь. Пушкин, говорит, и Гоголь
дерьмо против тебя.
- Ну, спасибо, - говорит рабкор, - век тебе не забуду. Хочешь, тую
заметку прочту?
- Да чего ее читать, - говорит Егорка, - я, говорит, и так, без чте-
ния в восхищении.
Пожали они друг другу ручки и вышли вместе. А я следом.
Навстречу красный директор прется.
- А, - говорит, - Егорка Драпов, наше вам... Ну-ка, говорит, погляди
теперича, какие у меня мускулы.
И директор рукав свой засучил и показывает Егорке мускулы.
Нажал Егорка пальцем на мускулы.
- Ого, - говорит, - прибавилось.
- Ну, спасибо, - говорит директор, - спасибо тебе, Егорка.
Тут оба два - директор и рабкор - попрощались с Егоркой и разошлись.
Догоняю я Егорку на улице, беру его, подлеца, за руку и отвечаю:
- Так, говорю, любезный. Вот, говорю, какие паутины вы строите.
А Егорка Драпов берет меня под руку и хохочет.
- Да брось, - говорит, - милый... Охота тебе... Лучше расскажи, как
живешь и как сынишка процветает.
- Дочка, - говорю, - у меня, Егорка. Не сын. Отличная, говорю, дочка.
Бегает...
- Люблю дочек, - говорит Егорка. - Завсегда, говорит, любуюсь на них
и игрушки им жертвую...
И проходит месяц. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. А
Егорка Драпов цветет, как маков цвет или, скажем, хризантема в саду.
А вчера, проходя мимо, пощекотал я Егорку Драпова.
Черт с ним. Хоть, думаю, и подлец, а приятный человек.
Полюбил я Егорку Драпова.
1925
ЧЕТЫРЕ ДНЯ
Германская война и разные там окопчики - все это теперь, граждане, на
нас сказывается. Все мы через это нездоровые и больные.
У кого нервы расшатаны, у кого брюхо как-нибудь сводит, у кого сердце
не так аритмично бьется, как это хотелось бы. Все это результаты.
На свое здоровье, конечно, пожаловаться я не могу.
Здоров. И жру ничего. И сон невредный. Однако каждую минуту остерега-
юсь, что эти окопчики и на мне скажутся.
Тоже вот не очень давно встал я с постели. И надеваю, как сейчас пом-
ню, сапог. А супруга мне говорит:
- Что-то, говорит, ты, Ваня, сегодня с лица будто такой серый. Нездо-
ровый, говорит, такой у тебя цвет бордо.
Поглядел я в зеркало. Действительно, - цвет лица как бордо, и морда
кирпича просит.
Вот те, думаю, клюква! Сказываются окопчики. Может, у меня сердце или
там еще какой-нибудь орган не так хорошо бьется. Оттого, может, я и се-
рею.
Пощупал пульс - тихо, но работает. Однако какие-то боли изнутри пош-
ли. И ноет что-то.
Грустный такой я оделся и, не покушав чаю, вышел на работу.
Вышел на работу. Думаю - ежели какой черт скажет мне насчет моего ви-
да или цвета лица - схожу обязательно к доктору. Мало ли - живет, живет
человек и вдруг хлоп - помирает. Сколько угодно.
Без пяти одиннадцать, как сейчас помню, подходит до меня старший мас-
тер Житков и говорит:
- Иван Федорович, голубчик, да что с тобой? Вид, говорит, у тебя се-
годня чересчур отчаянный. Нездоровый, говорит, у тебя, землистый вид.
Эти слова будто мне по сердцу полоснули.
Пошатнулось, думаю, мать честная, здоровье. Допрыгался, думаю.
И снова стало ныть у меня внутри, мутить. Еле, знаете, до дому до-
полз. Хотел даже скорую помощь вызвать.
Дополз до дому. Свалился на постель. Лежу. Жена ревет, горюет. Соседи
приходят, охают.
- Ну, - говорят, - и видик у тебя, Иван Федорович. Ничего не скажешь.
Не личность, а форменное бордо.
Эти слова еще больше меня растравляют. Лежу плошкой и спать не могу.
Утром встаю разбитый, как сукин сын. И велю поскорей врача пригла-
сить.
Приходит коммунальный врач и говорит: симуляция.
Чуть я за эти самые слова врача не побил.
- Я, - говорю, - покажу, какая симуляция. Я, говорю, сейчас, может
быть, разорюсь на трояк и к самому профессору сяду и поеду.
Стал я собираться к профессору. Надел чистое белье. Стал бриться.
Провел бритвой по щеке, мыло стер - гляжу - щека белая, здоровая, и ру-
мянец на ней играет.
Стал поскорей физию тряпочкой тереть - гляжу - начисто сходит серый
цвет бордо.
Жена приходит, говорит:
- Да ты небось, Ваня, неделю рожу не полоскал?
Я говорю:
- Неделю, этого быть не может, - тоже хватила, дура какая. Но, гово-
рю, дня четыре, это, пожалуй, действительно верно.
А главное, на кухне у нас холодно и неуютно. Прямо мыться вот как не-
охота. А когда стали охать да ахать - тут уж и совсем, знаете ли, не до
мытья. Только бы до кровати доползти.
Сию минуту помылся я, побрился, галстук прицепил и пошел свеженький,