- Жрать хочет, оттого и поет".
Своеобразие "Сентиментальных повестей" не только в более скудном вве-
дении элементов собственно комического, но и в том, что от произведения
к произведению нарастает ощущение чего-то недоброго, заложенного, кажет-
ся, в самом механизме жизни, мешающего оптимистическому ее восприятию.
Ущербность большинства героев "Сентиментальных повестей" в том, что
они проспали целую историческую полосу в жизни России и потому, подобно
Аполлону Перепенчуку ("Аполлон и Тамара"), - Ивану Ивановичу Белокопыто-
ву ("Люди") или Мишелю Синягину ("М. П. Синягин"), не имеют будущего.
Они мечутся в страхе по жизни, и каждый даже самый малый случай готов
сыграть роковую роль в их неприкаянной судьбе. Случай приобретает форму
неизбежности и закономерности, определяя многое в сокрушенном душевном
настрое этих героев.
Фатальное рабство мелочей корежит и вытравляет человеческие начала у
героев повестей "Коза", "О чем пел соловей", "Веселое приключение". Нет
козы - и рушатся устои забежкинского мироздания, а вслед за этим гибнет
и сам Забежкин. Не дают мамашиного комода невесте - и не нужна сама не-
веста, которой так сладко пел Былинкин. Герой "Веселого приключения"
Сергей Петухов, вознамерившийся сводить в кинематограф знакомую девицу,
не обнаруживает нужных семи гривен и из-за этого готов прикончить умира-
ющую тетку.
Художник живописует мелкие, обывательские натуры, занятые бессмыслен-
ным коловращением вокруг тусклых, линялых радостей и привычных печалей.
Социальные потрясения обошли стороной этих людей, называющих свое су-
ществование "червяковым и бессмысленным". Однако и автору казалось по-
рою, что основы жизни остались непоколебленными, что ветер революции
лишь взволновал море житейской пошлости и улетел, не изменив существа
человеческих отношений.
Такое мировосприятие Зощенко обусловило и характер его юмора. Рядом с
веселым у писателя часто проглядывает печальное. Но, в отличие от Гого-
ля, с которым сравнивала иногда Зощенко современная ему критика, герои
его повестей настолько измельчали и заглушили в себе все человеческое,
что для них в жизни трагическое просто перестало существовать.
У Гоголя сквозь судьбу Акакия Акакиевича Башмачкина проглядывала тра-
гедия целого слоя таких же, как этот мелкий чиновник, обездоленных лю-
дей. Духовное их убожество было обусловлено господствующими социальными
отношениями. Революция ликвидировала эксплуататорский строй, открыла пе-
ред каждым человеком широкие возможности содержательной и интересной
жизни. Однако оставалось еще немало людей, либо недовольных новыми по-
рядками, либо просто скептически настроенных и равнодушных. Зощенко в то
время также еще не был уверен, что мещанское болото отступит, исчезнет
под воздействием социальных преобразований.
Писатель жалеет своих маленьких героев, но ведь сущностьто этих людей
не трагическая, а фарсовая. Порою и на их улицу забредет счастье, как
случилось, например, с героем рассказа "Счастье" стекольщиком Иваном Фо-
мичом Тестовым, схватившим однажды яркого павлина удачи. Но какое это
тоскливое счастье! Как надрывная пьяная песня со слезой и тяжелым угар-
ным забытьем.
Срывая с плеч гоголевского героя новую шинель, похитители уносили
вместе с нею все самое заветное, что вообще мог иметь Акакий Акакиевич.
Перед героем же Зощенко открывался мир необъятных возможностей. Однако
этот герой не увидел их, и они остались для него сокровищами за семью
печатями.
Изредка может, конечно, и у такого героя ворохнуться тревожное
чувство, как у персонажа "Страшной ночи". Но оно быстро исчезает, потому
что система былых житейских представлений цепко держится в сознании ме-
щанина. Прошла революция, всколыхнувшая Россию, а обыватель в массе сво-
ей остался почти не затронутым ее преобразованиями. Показывая силу инер-
ции прошлого, Зощенко делал большое, полезное дело.
"Сентиментальные повести" отличались не только своеобразием объекта
(по словам Зощенко, он берет в них "человека исключительно интеллигент-
ного", в мелких же рассказах пишет "о человеке более простом"), но и бы-
ли написаны в иной манере, чем рассказы.
Повествование ведется не от имени мещанина, обывателя, а от имени пи-
сателя Коленкорова, и этим как бы воскрешаются традиции русской класси-
ческой литературы. На самом деле у Коленкорова вместо следования гума-
нистическим идеалам XIX века получается подражательство и эпигонство.
Зощенко пародирует, иронически преодолевает эту внешне сентиментальную
манеру.
Сатира, как вся советская художественная проза, значительно измени-
лась в 30-е годы. Творческая судьба автора "Аристократки" и "Сентимен-
тальных повестей" не составляла исключения. Писатель, который разоблачал
мещанство, высмеивал обывательщину, иронично и пародийно писал о ядови-
той накипи прошлого, обращает свои взоры совсем в иную сторону. Зощенко
захватывают и увлекают задачи социалистического преобразования. Он рабо-
тает в многотиражках ленинградских предприятий, посещает строительство
Беломорско-Балтийского канала, вслушиваясь в ритмы грандиозного процесса
социального обновления. Происходит перелом во всем его творчестве: от
мировосприятия до тональности повествования и стиля.
В этот период Зощенко охвачен идеей слить воедино сатиру и героику.
Теоретически тезис этот был провозглашен им еще в самом начале 30-х го-
дов, а практически реализован в "Возвращенной молодости" (1933), "Исто-
рии одной жизни" (1934), повести "Голубая книга" (1935) и ряде рассказов
второй половины: 30-х годов.
Наши недруги за рубежом нередко объясняют тяготение Зощенко к герои-
ческой теме, яркому положительному характеру диктатом внешних сил. На
самом деле это было органично для писателя и свидетельствовало о его
внутренней эволюции, столь нередкой для русской национальной традиции
еще со времен Гоголя. Достаточно вспомнить вырвавшееся из наболевшей
груди признание Некрасова: "Злобою сердце питаться устало...", сжигавшую
Щедрина жажду высокого и героического, неутоленную тоску Чехова по чело-