Снимите сапоги и ложитесь на этот операционный стол.
Петюшка слегка даже растерялся.
"То есть, - думает, - прямо не предполагал, что сапоги снимать. Это
же форменное происшествие. Ой-ей, думает, восочки-то у меня неинтерес-
ные, если не сказать хуже".
Начал Петюшка Ящиков все-таки свою китель сдирать, чтоб, так сказать,
уравновесить другие нижние недостатки.
Докторша говорит:
- Китель оставьте трогать. Не в гостинице. Снимите только сапоги.
Начал Петюшка хвататься за сапоги, за свои джимми. После говорит:
- Прямо, говорит, товарищ докторша, не знал, что с ногами ложиться.
Болезнь глазная, верхняя - не предполагал. Прямо, говорит, товарищ док-
торша, рубашку переменил, а другое, извиняюсь, не трогал. Вы, говорит,
на них не обращайте внимания во время операции.
Докторша, утомленная высшим образованием, говорит:
- Ну, валяй скорей. Время дорого.
А сама сквозь зубы хохочет.
Так и резала ему глаз. Режет и хохочет. На ногу посмотрит и от смеха
задыхается. Аж рука дрожит.
А могла бы зарезать со своей дрожащей ручкой!
Разве можно так человеческую жизнь подвергать опасности?
Но, между прочим, операция закончилась прекрасно. И глаз у Петюшки
теперь не имеет опухоли.
Да и носочки, наверно, он носит теперь более аккуратные. С чем и
поздравляем его, ежели это так.
1927
ГРИМАСА НЭПА
На праздники я обыкновенно в Лугу езжу. Там, говорят, воздух очень
превосходный - сосновый и еловый. Против бронхита хорошо помогает. Врачи
так говорят. Я не знаю. Не думаю.
Главное, что в Лугу ездить - сущее наказание. Народу больно много.
Пихаются. На колени садятся без разрешения. Корзинки и тючки на голову
ставят. Не только бронхит - скарлатину получить можно.
Прошлый раз по пути из Луги на какой-то станции, несмотря на формен-
ное переполнение, в вагон еще какой-то тип влазит. Не старый еще. С уси-
ками. Довольно франтовато одетый. В русских сапогах. И с ним - старуха.
Такая обыкновенная старуха с двумя тюками и с корзинкой.
Собственно, сначала эта старуха в вагон влезла со своим багажом. А за
ней уж этот тип со своими усиками.
Старуха, значит, впереди идет - пробивается сквозь публику, а он за
ней небрежной походкой. И все командует ей:
- Неси, - кричит, - ровней корзину-то. Просыпешь чего-то там такое...
Становь теперича ее под лавку! Засупонивай, я говорю, ее под лавку. Ах,
чертова голова! Узел-то не клади гражданам на колени. Клади временно на
головы... Обожди, сейчас я подниму его на верхнюю полку. Фу ты, я гово-
рю, дьявол какой!
Только видят пассажиры - действия гражданина не настоящие, форменное
нарушение уголовного кодекса труда. Одним словом, пассажиры видят: нару-
шена норма в отношении старослужащего человека.
Некоторые начали вслух выражать свое неудовольствие - дескать, не по-
ра ли одернуть, если он зарвался и кричит и командует одной прислугой.
Где ж это возможно одной старухе узлы на головы ложить? Это же форменная
гримаса нэпа.
Около окна просто брожение среди публики началось.
- Это, - говорят, - эксплуатация переростков! Нельзя же так кричать и
командовать на глазах у публики. Это унижает ейное старушечье досто-
инство.
Вдруг один наиболее из всех нервный гражданин подходит до этого, ко-
торый с усиками, и берет его прямо за грудки.
- Это, - говорит, - невозможно допущать такие действия. Это издева-
тельство над несвободной личностью. Это форменная гримаса нэпа.
То есть, когда этого нового взяли за грудки" он побледнел и откинул-
ся. И только потом начал возражать.
- Позвольте, - говорит, - может быть, никакой гримасы нету? Может
быть, это я с моей мамашей в город Ленинград еду? Довольно, говорит, ос-
корбительно слушать подобные слова в нарушение кодекса.
Тут среди публики некоторое замешательство произошло. Некоторый кон-
фуз: дескать, вмешались не в свои семейные дела. Прямо неловко. Оказыва-
ется, это всегонавсего мамаша.
Наиболее нервный человек не сразу, конечно, сдался.
- А пес, - говорит, - ее разберет. На ней афиша не наклеена - мамаша
или папаша. Тогда объявлять надо при входе.
Но после сел у своего окна и говорит:
- Извиняюсь все-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша Мы
подумали как раз, знаете, другое Мол, это, подумали, домашняя прислуга.
Тогда извиняемся.
До самого Ленинграда который с усиками оскорблялся задним числом за
нанесенные ему обиды.
- Это, - говорит, - проехаться не дадут - сразу берут за грудки. Зат-
рагивают, у которых, может быть, билеты есть Положите, мамаша, ногу на
узел - унести могут. Какие такие нашлись особенные. А может быть, я сам
с семнадцатого года живу в Ленинграде.
Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорбленного
человека.
1927